— Ну, это-то основа основ,— сказал Хант.— И вот так пребудет до конца моей жизни и вашей. Но старый одер Каффи, примеру, чему он, собственно, научился? Не произносить в присутствии негра слова «черномазый» и не кричать темнокожему адвокату «эй ты, дерьмо!». Сервировать же старые испражнения на новый лад попросту невозможно. Слишком много вложено тут капитала, а беспорядки никому не нужны. Слишком много современных отраслей промышленности нуждается в образованных рабочих. Слишком много подрастает молодежи, у которой иные цели и стремления. И всякий человек, который начнет в нашем штате гнуть линию на раздельное обучение в школах, чтоб угодить захолустью, получит в городах и пригородах хороший пинок под задницу. И попомните мое слово: Каффи наверняка пообещает школьное обучение разделить.
— Ну, а вы что тогда заявите?
— Если я выставлю свою кандидатуру как его соперник, то заявлю, что намерен обеспечить в нашем штате полноценное образование каждому ребенку, будь он черный, белый или в крапинку. И никакого разделения. Я могу обещать это совершенно спокойно, потому что в здешних местах интеграции школ в ближайшие пять-шесть лет не предвидится. Что бы я ни пообещал и ни сделал и чего бы ни пообещал Каффи. Пойдите поговорите с черными, как я с ними разговариваю. После всего того, с чем им приходится мириться и жить, а также учитывая, как они на нас смотрят, их не так-то легко повернуть на сто восемьдесят градусов. В городе в среднюю школу для белых на будущий год подали заявление ровнехонько два чернокожих ученика. И кое-кому из нас пришлось тайком их уговаривать — ради того только, чтобы не дать повода для судебного вмешательства. Чернокожие любят своих детей не меньше, чем мы, и не собираются отдавать их в школу для белых, чтобы по дороге туда их побивали камнями. А что побивать будут, в этом они убеждены, и с полным на то основанием. Но Каффи этого не знает. За последние сорок лет Каффи ни с одним чернокожим не разговаривал, если не считать собственной его кухарки. А она, наверное, врет ему напропалую, как это заведено у всех кухарок.
Андерсон предполагал вести предвыборную кампанию по телевидению, чего в штате еще не делал ни один кандидат на важные государственные посты. И в ту ночь на веранде, за бутылкой шотландского виски, Морган узнал (единственное, о чем Андерсон попросил его не упоминать), что он уже начал обсуждать ее с нью-йоркским рекламным агентством. И это в ту пору, когда телевизоры-то в штате были еще больше устарелых моделей, с круглыми экранами. Да, странный человек был Андерсон, думал Морган; невообразимое сочетание Старого Зубра с идеализмом, современных идей — с устарелыми принципами, единственный в своем роде, такой, что даже не верилось. Во время этого разговора Морган под градусами виски высказал на языке Зеба Ванса предположение, что Каффи, если Андерсон проморгает школьный вопрос, без колебаний зачерномазит его до смерти.
