Он говорил все торопливей. Мэтт Грант все еще пребывал в упоении, а зал слушал гораздо внимательнее, чем раньше. Слова Андерсона обрели остроту и едкость, фразы — стройность и ритм. А ведь в нем сидит неплохой оратор, вдруг решил Морган. Но в любом случае Морган уже знал, что ему с избытком хватит материала для первой полосы. А в те дни (подумал он, глядя в тьму за окном самолета) он переспал бы со своей прабабушкой, лишь бы выбиться на первую полосу.
— Ну, а теперь, господин председатель, разрешите мне коснуться еще одного вопроса, и я кончу, потому что нам всем не терпится поскорее откушать рыбы, которую жарят для нас любезные дамы. На мой взгляд, вопрос не ограничивается только прибылями, которые может получать наш штат. Я считаю, что контроль над урожаем должен быть распространен и на другие культуры, причем не только по экономическим причинам. (Оффенбах захлопал глазами.) Плановое производство, на мой взгляд, цель вполне достижимая, если подходить к проблеме шире, а не на традиционной основе сезонности. И это важно для всего мира…
Оффенбах выпрямился и запыхтел, что было у него признаком сильнейшего волнения. Рядом с ним Мэтт Грант улыбался прямо-таки блаженной улыбкой: он нашел человека, который не только понял его доктрину, но и разделял его заветные мечты.
— …мы не должны себя обманывать, господин председатель. Не исключена возможность, что в ближайшем будущем, еще при жизни многих из нас — из тех, кто сидит сейчас тут,— кое-кто будет смотреть по телевизору, как люди умирают от голода в Индии или в Латинской Америке, как прежде ходили смотреть на бегунов-марафонцев. Господин председатель, если наша страна хоть чего-то стоит, она должна приложить все усилия, чтобы мир не стал таким. Она должна активно бороться за лучший мир. Господин председатель, я убежден, что мы должны организоваться сами и организовать другие государства-производители, дабы кормить мир — и не просто из чувства долга, но ради того, чтобы все мы могли выжить.
Теперь его слушал и Бингем. Бингем умел распознавать доброхотов и сплотителей мира с первого слова, и его настороженные сверкающие глазки, перестав шарить по залу, принялись жечь Андерсона, точно стремясь растопить, испепелить эту мягкость. Морган понял, что Андерсон восстановил против себя двух членов сенатской подкомиссии потому, что не сумел остановиться вовремя и наговорил лишнего.
Годы спустя Морган убедился, что Хант Андерсон заглядывал далеко в будущее, но предвидение его отнюдь не было чудом. В тот день Андерсон всего лишь прогнозировал, опираясь на заведомо неоспоримые факты. В этом зале южной воскресной школы, перед аудиторией мелких фермеров и торговцев, включавшей, быть может, всего двух-трех человек, которые имели хоть какое-то представление о мире за пределами своей округи, много раньше, чем кто-либо из более известных политиков впервые упомянул про это, Андерсон с редкой уверенностью и доскональным знанием дела рассуждал о том, что вскоре стало известно всем под названием кризиса перенаселения.
