Морган и сейчас почти дословно помнил эти последние жемчужины, сыпавшиеся из уст А. Т. Фаулера. Он снова слышал въедливый голос человечка в синем костюме, видел, как его гибкие пальцы, подергиваясь, перебирают карточки с заметками, и даже ощутил легкий запах лосьона, который ленивые лопасти вентиляторов под потолком волнами гнали над брошюрками духовных песнопений на столе для прессы. Потому что именно в этом месте его захлебывающейся речи в жизнь Моргана вошел Хант Андерсон, сказав два слова:
— Господин председатель!
Он проглатывал «р» на манер старых южан — «п'едседатель»,— но это был единственный намек на южный выговор. Голос у него был звучный, и говорил он неторопливо, но всегда тихо — в этот день Моргану, как много раз впоследствии, приходилось все время напрягать слух. Андерсон заговорил, еще сидя, и продолжил фразу, поднимаясь на ноги:
— …прошу слова… (казалось, он никак не может встать) …чтобы задать вопрос… (потому что был поразительно длинен о словно развертывался кверху) …свидетелю.
В Ханте Андерсоне было шесть футов шесть дюймов роста, и он принадлежал к тем людям, которые едят и пьют, как заправские обжоры, совершенно не следят, как позже убедился Морган, за своим здоровьем и тем не менее не наращивают ни веса, ни брюшка. На протяжение всех лет их знакомства, и в лучшие времена, и в худшие — а и тех и других им выпало полна,— Хант оставался худощавым и казался сильным, даже под конец, когда выглядел лет на десять-пятнадцать старше своего возраста.
— Мистер Андерсон,— сказал Зеб Ванс,— если А. Т. не возражает, так и я не стану. Хочу только напомнить, что в списке вы значитесь следующим.
Однако А. Т. Фаулер не случайно достиг того, чего достиг. Он частенько робел без причины, но был борцом, в свое время он вышел на ковер, руководствуясь знанием жизни, и не его вина, если ему помогли не столько упорство и ум, сколько удача и дух эпохи.
— Ничего, сенатор,— сказал он.— Я еще ни разу в жизни от вопросов не уклонялся. Так и теперь не стану.
— Это мне известно, А. Т.,— сказал Андерсон.— Вот оттого-то я вас и перебил.
По наступившей тишине Морган догадался бы, что это сын Старого Зубра, если бы даже Зеб Ванс его не назвал. Не упустил Морган и следующего примечательного политического факта: старому газетчику не потребовалось посторонней помощи, чтобы узнать своего будущего соперника. Обладательница длинных загорелых ног сидела рядом с Андерсоном, не глядя на него и не шевелясь,— несомненно, жена, которую он привез в родной штат из Нью-Джерси.
