Мы с Урмацем переглянулись и стремительно выскочили из бани, спасаясь от безумного старика, с его раскаленным веником.
Речка тут же, прямо у порога. Мы нырнули и долго, с наслаждением бултыхались в чистой, прохладной воде.
— Нет, Саня, я все-таки предпочитаю душ или ванну с приемлемой температурой. Эта баня для меня слишком экстремальна.
— Подождем, когда она немного остынет, — отозвался Македон.
Вылезли мы из речки покурить, тут и дедушка наш появился в семейных трусах и модной клетчатой рубашке «Timberland». Где он ее взял, интересно? Такая рубашка не менее сотки баксов стоит. Двери бани деревенский мачо оставил открытыми.
— Давайте по стаканчику примем, как раз и банька поостынет пока, — предложил дедок.
Мы с удовольствием согласились.
— С легким паром! — старик опрокинул в бездонное горло полный стакан любимого напитка.
Мы тоже немного выпили. Потом залезли в баню, там уже можно было находиться. Тут уж мы с наслаждением похлестали друг друга вениками. Добавили парку, посидели, обливаясь потом, и опять в речку. Красота! В деревенской жизни на самом деле много таких вот приятных моментов.
Спали мы с Македоном на уже полюбившемся, ставшем почти родным сеновале.
Утром упаковались. Рюкзаки получились пузатыми, полными. Добычей нашей стали шесть икон, тульский самовар и две прялки — расписанные деревянные «лопаты» с резьбой. Мы их газетами замотали, чтобы в глаза не бросались. Тушенку и гречневую крупу, приготовленные для путешествия по реке, оставили деду.
Когда уже садились в самолет, Македон крикнул дедушке:
— Старик, поехали с нами в Питер, отдохнешь-хоть раз в жизни по-взрослому!
— Не видал я Питера вашего, что там делать-то? Говна пирога, — ответил ухошинский патриот.
Летчик запустил двигатель, и вскоре мы уже летели над болотами, неуклонно приближаясь к мегаполису, Питеру.
— Саня, а как деда этого звали? — спросил я у Македона.
— Даже и не знаю. Я не спрашивал.
До Питера мы добрались без приключений. Свалили рюкзаки в комнате Володи Завгороднего и отправились звонить графине. Дворянка назначила нам встречу на следующий день.
Явившись в условленное время, мы застали в будуаре тщедушного человечка с неопрятной бородкой и в очках, пиджачок его на плечах был густо посыпан перхотью. «Интеллигент». Я намеренно поместил это слово в кавычки, так как к настоящей интеллигенции подобные люди не имеют никакого отношения. Среди людей искусства и истинных ученых мужей подобные персонажи не встречаются, их можно найти только среди бездельников и посредственностей, не нашедших себе применения. Эти люди когда-то зачем-то получили высшее образование и на этом основании считают, что они имеют право учить других жизни, какой сами не знают и боятся. Они, «интеллигенты» эти, слабы физически, в армии не служат, избегая ее всеми способами. Тела их поэтому рыхлые, хлипкие. О душе и говорить не приходится — она мелкая, черная и с душком. Но именно о ней эти гнилушки любят рассуждать больше всего. Они читают всякую галиматью, а начитавшись и ничего толком не поняв, делают вид, что постигли некую мудрость, понимание которой доступно только избранным, посвященным. Так же и с картинами. Я часто вижу этих волосатиков в Русском музее. Ходят, одухотворенное выражение своим глупым, слабовольным мордахам придают.
