Кобзарь | страница 61
А Ярина их слушала
да святым молилась. Умолила.
Перед постом
они поженились...
Вот и конец моей песне.
Не дивитесь, люди!
Что бывало — миновало
и снова не будет.
Позабыты мои слезы,
не бьется, в обиде,
сердце старое, черствеет,
и очи не видят...
Ни хатенки этой белой
под синью небесной,
ни долины приветливой,
ни темного леса,
ни девической улыбки,
ни красы ребячьей
я веселыми не вижу:
все гибнет, все плачет.
Я и рад бы где укрыться,
только где — не знаю.
Всюду горе, всюду стонут,
Бога проклинают.
Сердце вянет, каменеет,
и не носят ноги,
и устал я, одинокий,
на своей дороге.
Оттого кричу, как ворон,
на злую примету:
солнце тучею покрылось,
и не видно свету.
Еле-еле к полуночи
сердцем прозреваю,
свою немощную песню
людям посылаю.
За живой водой и мертвой
ворон улетает,
Иногда, ее добывши,
сердце окропляет.
И зажжется огонечек,
с темнотою споря,
и начну рассказ про счастье,
а сверну на горе.
Вот и нынче про слепого
я рассказ кончаю,
а свести концы с концами
как складней — не знаю.
Так как не было на свете
этакого дива,
чтоб жена с незрячим мужем
прожила счастливо.
А вот — сталось это диво:
год, другой на убыль,
вот они в саду друг с дружкой,
радостны, и любы.
И старик — отец счастливый —
перед светлым домом
учит маленького внука
вежливым поклонам.
Подземелье
Три души
Как снег, три пташечки летели
через Субботово и сели
на крест, который чуть стоит
на старой церкви. «Бог простит:
мы — пташки-души, а не люди.
Отсюда нам виднее будет,
как разрывать начнут подвал.
Хоть бы скорей уж начинали,
тогда б и в рай нас повпускали, —
ведь так господь Петру сказал:
«Тогда ты в рай их повпускаешь,
когда начальство раскопает
и славный обкрадет подвал».
Первая душа:
«Как была я человеком,
то Присею звалась;
здесь-то вот и родилась я,
здесь и вырастала.
Здесь, бывало, на погосте,
я с детьми гуляю,
да с Юрусем-гетманичем
в жмурки я играю.
Гетманша, бывало, выйдет,
позовет, бывало,
в дом — вон там, где клуня нынче,
и всего немало
даст — инжиру да изюму
и на руках носит.
Если ж к гетману приедут
из Чигрина гости,
так вот и шлют вновь за мною.
Оденут, обуют,
на руки берет сам гетман,
носит и целует.
Вот так-то я в Субботове
росла-вырастала!
Как цветочек; и меня все
любили, ласкали.
Не сказала я вовеки
даже слова злого
никому. Была красива,
да и черноброва.
Все-то мною любовались,
уж и сватать стали;
у меня ведь в это время
полотенца ткались.
Вот-вот скоро б подавала,
да вдруг наважденье!
Ранним-рано, в пост Филиппов,
как раз в воскресенье,
я шла за водою...
Уж давно криница
обвалилась и высохла,