думаю, гадаю:
Ох, как трудно хлеб насущный
люди добывают.
Вот и братия рысцою
сыплет в дверь сената,
скрипеть перьями да шкуру
драть с отца и брата.
Землячки мои меж ними
шустро пробегают;
по-московски так и режут,
смеются, ругают
на чем свет отца, что с детства
трещать не учил их
по-немецки,— мол, теперь вот
прокисай в чернилах!
Эх ты, пьявка! Может, батько
продавал корову
последнюю, чтоб выучил
ты столичный говор!
Украина! Украина!
Твои ль то родные,
чернилами политые
цветы молодые,
царевою беленою
в немецких теплицах
заглушены!.. Плачь, Украина,
сирая вдовица!
Глянуть, что ли, что творится
в царевых палатах?
Как-то там у них? Вхожу я, —
множество пузатых
ждет царя. Сопят спросонья,
все понадувались
индюками да на двери
косо озирались.
Вот и двери отворились.
Словно из берлоги
медведь вылез, еле-еле
подымает ноги.
Весь опухший, страшный, синий:
похмельем проклятым
мучился он. Да как крикнет
на самых пузатых.
Все пузатые мгновенно
в землю провалились!
Тут он выпучил глазищи —
затряслись, забились
уцелевшие. На меньших
тут как заорал он —
и те в землю. Он на мелочь —
и мелочь пропала.
Он — на челядь, и челяди
словно не бывало.
На солдат, и солдатики —
только застонали,
ушли в землю!.. Вот так чудо
увидал я, люди!
Я гляжу, что дальше будет,
что же делать будет
Медвежонок мой? Стоит он,
печальный, понурый.
Эх, бедняжка!.. Куда делась
медвежья натура?
Тихий стал, ну — как котенок!..
я расхохотался.
Он услышал да как зыкнет —
я перепугался
И проснулся...
Вот какой мне
привиделся странный,
дикий сон. Такое снится
разве только пьяным
да юродивым. Простите,
сделайте мне милость,
что не свое рассказал вам,
а то, что приснилось.
Подожгли соседи злые
у соседа хату,
и лежат они, погревшись,
мирным сном объяты.
Да забыли серый пепел
по ветру развеять.
Лежит пепел на распутье,
а в том пепле тлеет
искра пламени большого
и не погасает,
ждет поджога, точно мститель
часа ожидает,
злого часа! Тлела искра,
тлела — ожидала
на широком раздорожье,
да и гаснуть стала.
Так и неметчина спалила
большую хату и семью,
семью славян разъединила
и тихо-тихо к ним впустила
усобиц лютую змею.
Полилися реки крови,
пожар потушили,
а сирот и пепелище
немцы поделили.
И в оковах вырастали
славянские дети
и в неволе позабыли,
кто они на свете.
А на старом пепелище
искра братства тлела,
дотлевала, ожидала
крепких рук и смелых —
и дождалась!... Ты увидел
под пеплом глубоко
огонь добрый смелым сердцем
и орлиным оком!
И зажег ты яркий светоч —
светоч правды, воли,
и славян семью большую
во тьме и неволе
сосчитал ты до едина —
