Кобзарь | страница 35



Заревели гайдамаки:

«Добре, батько, чуем!»

Через греблю повалили,

орут, запевают.

А Галайда: «Батько, батько,

стойте, погибаю!

Погодите, не палите, —

там моя Оксана!

Хоть немного погодите,

я ее достану!»

«Ладно, ладно! Максим, братик,

приступаем, друже!

Что возиться! А ты, хлопец,

другую, не хуже облюбуешь...»

Оглянулся:

Где он? Был иль не был?...

Взрыв гремучий. Стены вражьи

взметнулись под небо

вместе с ляхами. Что было —

пеклом запылало.

«Где ж Галайда?» — Максим кличет.

Следа не осталось...


Покамест хлопцы снаряжались,

Ярема с Лейбою пробрались

в подвалы к ляхам, и казак

Оксану вынес, чуть живую

и поскакал напропалую

на Лебедин...


Лебедин


«Сирота я из Олшаны,

сирота, бабуся...

Отца ляхи замучили,

а меня... боюся

даже вспомнить, мое сердце,

увезли с собою.

Не расспрашивай, родная,

что было со мною.

Сколько плакала, молилась,

сердце надрывала!

Не хватало слез, голубка,

душа замирала.

Кабы знала, что увижу

друга дорогого, —

молча б вытерпела муки

за одно то слово.

Ты прости, прости, голубка,

может, согрешила,

может, Бог меня карает,

что я полюбила,

полюбила молодого.

И что тут поделать?

Полюбила, как умела,

как сердце велело.

Не за себя, не за батька

молилась в неволе, —

За него молилась Богу,

чтоб дал ему долю.

Карай, Боже, карай, правый,

все скажу, что было:

страшно молвить, чуть я душу

свою не сгубила.

И наверно б, на себя я

руки наложила,

да как вспомню сиротину, —

Боже ты мой милый!

Кто ж его на белом свете

приветит, не бросит?

Кто про долю, про недолю,

как я, порасспросит?

Кто обнимет крепко-крепко,

Как я, горевого,

кто подарит сиротине

ласковое слово?

Так я думала, бабуся,

и сердце смеялось:

я сама на свете круглой

сиротой осталась.

Только он один на свете,

один меня любит.

Как узнает, что решилась, —

и себя загубит.

Так я думала, молилась,

ждала, поджидала.

Нет и нету — не приходит,

одна я осталась!»

И заплакала. Черница

склонилась над нею,

Опечалилась. «Бабуся,

скажи ты мне, где я?»

«В Лебедине, моя пташка,

ты лежишь больная».

«В Лебедине? А давно ли?»

«Третий день, родная».

«Третий, третий... Погоди-ка...

Пожар над водою...

Лейба... Вечер... Майдановка...

Зовут Галайдою...»

«Галайдой себя, Яремой

называл, родная,

тот, что спас тебя...»

«Где? Где он?!

Теперь все я знаю!..»

«На неделе обещался

за тобой явиться».

«На неделе! Близко! Близко!

Будет мне томиться!

Вышел, вышел срок, бабуся

несчастной судьбине!

Тот Галайда — мой Ярема!..

По всей Украине

его знают! Я видала,

как села пылали!

Я видала — каты-ляхи

все дрожмя дрожали,

как услышат про Галайду!

Знают они, знают,