— Мы живем всего один раз, Мэри Сондерс. И ты только что выбросила свою жизнь на помойку.
— Но…
— Ты не могла довольствоваться своей долей, как все остальные, не так ли? Я ведь старалась воспитать тебя как следует, вложила столько труда, а ты продала себя за самую что ни на есть низкую цену! За ленту! — Она выплюнула это слово, как название богомерзкого греха. — За жалкий, грязный клочок роскоши. Вот, значит, чего ты стоишь! Вот какую ты назначила себе цену!
— Прости, — всхлипнула Мэри, и в это мгновение она говорила правду. Она сожалела о том, что произошло, и отдала бы все на свете, только бы перевести время назад и вернуться в детство.
— Скажи мне, чего тебе не хватало? — Сьюзан вцепилась в юбку, словно хотела выжать из дочери ответ. — Разве ты голодала? Разве Уильям, или я, или маленький Билли в чем-то тебе отказывали? Не давали тебе жить?
Ее вопросы повисли в воздухе, словно туман; только туман был не на улице, а в доме.
— Ничего, — кротко ответила Мэри. Но кроткие наследовали землю, это она знала точно. Они не наследовали вообще ни черта.
— Мы дали тебе кров над головой. Позволили учиться. Разве нет? Разве нет? — повторила мать. — И предложили заработать себе на жизнь честным трудом, хорошим ремеслом — шитьем. Но нет, ты была слишком горда, ты не приняла это. Мы дали тебе все, что имели, все, что могли, но ты все равно извозилась в дерьме. — Она говорила так, будто у нее был полный рот соли. Завязывая шаль в узел, она дернула ее так сильно, что оторвала кончик.
— Я не… — Мэри замолчала. Она не знала, чего она не сделала. В голове были только мысли о том, что она сделала. Или что сделали с ней пять месяцев назад… темный переулок, теплый майский вечер, странный, какой-то бездушный обмен. — Я не хотела… — выдавила она и тут же забыла, что собиралась сказать. Это уже не имело никакого значения. Настоящее стояло перед ней, безнадежное, тяжелое и неотменимое, как огромные валуны посреди грязного поля.
— Ты — дочь своего отца, — устало сказала Сьюзан, и на мгновение в Мэри проснулась надежда, что мать сжалится над ней. — Я так и вижу Коба Сондерса, всякий раз, как ты поворачиваешь голову.
Мэри сделала крохотный шажок навстречу и заглянула в покрасневшие, водянистые глаза матери, так не похожие на ее.
— Когда… когда он был с нами… — робко начала она.
— Ты была еще мала, ты не помнишь, — оборвала ее мать. Ее лицо как будто захлопнулось — словно закрыли дверь.
— Но я помню, — возразила Мэри.
