Вероятно, и Тютчева поздравляли в свое время, ибо дипломатическая карьера была заветной мечтой многих чиновников, но лишь редкие счастливцы могли ее реализовать, а круг чиновников, служивших за границей, был еще уже. Со времен гоголевского «Невского проспекта» было известно, что чиновники Иностранной коллегии «отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников»>{55}. В словах Гоголя видна нескрываемая ирония, но, действительно, обращение начальников с Тютчевым иначе как исключительно тонким назвать нельзя.
* * *
Уже через три года после того как Тютчев прибыл в Мюнхен[6], его непосредственный начальник посланник в Баварии граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков направил в Петербург ходатайство о пожаловании молодому чиновнику придворного звания камер-юнкера. Нравы той далекой эпохи были таковы, что посланник, мотивируя свое представление, посчитал возможным в официальном документе сослаться на родственные связи своего подчиненного. Документ стоит того, чтобы его процитировать.
«Этот чиновник, наделенный незаурядными способностями, не потерял понапрасну те три года, что находился при моей миссии. Употребив это время с большой пользой для себя, он вполне успешно выполнял и свои обязанности по службе, что побудило меня склониться к просьбам графини Остерман, близкой его родственницы. В продолжении минувшего года графиня не раз говорила мне о том, сколь признательна была бы она, если б я попросил ваше превосходительство перед государем императором о даровании г-ну Тютчеву придворного звания. Г-жа Остерман прибавляет, что о том же настоятельно просит и отец молодого человека, немощный старец, который настойчиво домогается, чтобы эта честь была оказана его сыну. Я не смею просить об оказании подобной милости как о награде за те три года, которые г-н Тютчев служил при моей миссии, поскольку труд, которым он занимался, не имеет большого значения и не дает ему права на сие изъявление монаршей благосклонности. Однако я решаюсь присоединиться к просьбам графини Остерман и ходатайствовать в его пользу, ибо не сомневаюсь, что в будущем он оправдает высочайшую милость своим усердием и преданностью службе»>{56}.
Ходатайство было уважено. Высочайшая милость воспоследовала. Федор Тютчев, не достигший еще двадцати трех лет, получил звание камер-юнкера и сопряженное с ним право на дорогой и нарядный придворный мундир. Во времена Александра I это звание было именно милостью, а не наградой за службу: царь жаловал им исключительно «по известности фамилии или во уважение службы родственника»
