Так как Ромарин выбрал, чтобы темой их разговора стали былые дни, без избирательности, Марсден был полон желания идти до конца. Вновь он кидал в рот скатанный в шарики хлеб, и вновь Ромарин чувствовал раздражение. Марсден это заметил, но в ожидании жаркого по-французски все же продолжал скатывать и метать хлеб, запивая его большими глотками виски с содовой.
— Да, это дает свои плоды. Не так, конечно, — вновь начал он, кивнув в сторону юнца в ореоле густой шевелюры и с пышным черным атласным галстуком на шее. — Не восхищение такого рода, а по-другому…
— Расскажи.
— Конечно, если ты так хочешь. Но ты мой гость. Ты не желаешь рассказать мне сначала о своей жизни? — Но я думал, ты знаешь… Ты же сказал, что следил за моей карьерой.
— Так и есть. Но мне интересен не твой список титулов и наград. Дай вспомнить, кто же ты… академик, доктор какого-то права, доктор литературы — чтобы это ни значило — профессор того и сего, и это еще не все. Это я знаю. Я не хочу сказать, что ты этого не заслужил. Я восхищаюсь твоими картинами. Но меня интересует другое. Я хочу знать, что чувствуешь, когда находишься так высоко, как ты.
Это был наивный вопрос, и Ромарин почувствовал себя глупо, пытаясь ответить на него. Таким мог бы интересоваться юноша в атласном галстуке, сидящий через несколько столов от них. Ромарин вновь ощутил старую тягу Марсдена к новым и сильным эмоциям. Это было частью теоретических убеждений Марсдена, которые он сам для себя придумал — делать что-либо не просто так, а чтобы можно было сказать, что ты смог совершить эти поступки. Конечно, такому человеку могло показаться, что у Ромарина есть какая-то корыстная цель; а ее не было, просто Марсден судил по себе. Марсден, в упорных поисках собственной жизни, потерял ее, и Ромарин был склонен подозревать, что та горячность, с которой тот убеждал его, что это не так, как раз и показывала величину потери.
Но он попробовал — сделал попытку дать Марсден краткое описание своей карьеры. Он рассказал ему о простом везении, что лежало в ее основе — как другой художник заболел и отдал Ромарину несколько заказов. Он рассказал ему о счастливой женитьбе на небогатой девушке, и о неожиданном наследстве, доставшемся его жене — не очень большом, но которого вполне хватало. Он рассказал ему об удачных встречах, развившихся в добрую дружбу, о первом серьезном заказе — фреске, которая принесла ему звание младшего члена академии, о продажи одной работы фонду Чантри, об оплачиваемых поездках и работе в различных коллегиях и советах.
