Под журчанье ручья и пение птиц он закончил торжественный монолог. Затем навел в машине порядок, сложил в мешок постель, поднял кресла, вымел мусор, надел трусы и завел мотор. Колеса пробуксовали по росистой траве, но вывезли на асфальт, и он помчал вниз, к домам в волокнах дыма, к серебрившемуся меж ними морю — в утреннюю Ялту. Подсыхающие джинсы хлопали по крыше, а на сиденье покачивались розы. Так-то, Рыжая дама, думал он, — никто меня не подстрелил, я жив и очень даже желаю куличей и парного молока.
* * *
В Ялту въехать не просто. Ялта подготовилась к сезону и отгородилась свежевыкрашенными знаками. Феликс оделся и лихо въехал под знак, подумав, что в такую рань «мужчины из ГАИ» сладко спят, а ему так хочется куличей. Хочется пройтись по утренней набережной. Он и катил. Под колесами шипел политый асфальт, а в плотной зелени каштанов еще люминесцировали лампы.
Рев сирены всколыхнул утреннюю тишь, и в зеркальце он увидел оскал желтой «Волги» и милицейский знак. Она обгоняла, вспыхнув надписью «Остановитесь!». Феликс подчинился и протянул права подошедшему капитану. Не успел он опомниться, как щелкнул компостер, инспектор откозырял и уехал, оставив его на пустом шоссе в моторной гари с дырявым талоном в руках и яростью в груди. Это мне влияние Европы! — рассвирепел Феликс. — Нет того, чтоб по-русски поговорить, порассуждать, глядишь, я бы и уговорил. Так нет же, на тебе: вежливо «доброе утро» и дырку в талон. Европеец! Деляга! И откуда я знал, что он не спит в такую рань? Но где-то я видел эту лопоухую физиономию с немигающими рыжими ресницами. Он попытался вспомнить, но не смог, решил, что вероятность встречи с милиционером вторично равна нулю, и проехал путь под знак. Он купил куличи, еще горячие, облитые сахаром, такие, как хотел, купил и бутылки с молоком и, выйдя с базара, заблудился. Над головой в утренней синеве парили чайки, а он ходил среди дач, среди экзотических мимоз и фиговых деревьев под подозрительными взглядами хозяев. У церкви тополя серебрились подкладкой листвы. Он постоял с запрокинутой головой. Узнав это место, поставил куличи на изгородь, перелез через нее, на прицерковную площадь, и тут же из динамика громоподобный голос потряс его, будто удар тока:
— Гражданин, перелезший через забор, — подойдите к машине!
Выбеленная церковь, сияющая медная дверь и золотая риза над ней слепили отраженным солнцем, и он щурился под сотней любопытных ранних глаз, стоя у стены, как перед взводом карабинеров, и дурашливо улыбался, пока под платаном не увидел ту же «Волгу».
