Решение пришло неожиданно: он надумал подарить ей громадный букет роз. Он не знал, где и как их достать, но был уверен, что достанет, и мучительно соображал — где? Ну, конечно, вспомнил он, в «Никитовке», в государственных парниках разводят розы для встреч политиков и коронованных особ. Я достану их! Достану! Пусть она спит, пусть под полом мирно скребется мышь, а я буду ползать в бурьянах, и сторожа будут травить меня собаками. А если поймают? Кто из «нормальных» поверит, что седой увалень полез воровать цветочки? Кто поверит, что влюбился? Сами «нормальные» и в молодости розочек не воровали. Какой смысл? Из-за десятка цветов получить заряд дроби в зад? Ну, скажем, из-за туши мяса или мешка картошки — это понятно, это можно пострадать. Но я добуду розы, и более того, за деньги, приготовленные на мотор, куплю кольцо. Кольцо — золотое и обязательно с брильянтом — ее месяц Овен. Эта мысль взбудоражила, сделала счастливым, и он заторопился.
В кабине над смятой постелью мутно зардел плафон. Феликс поспешно надел джинсы, кеды, свитер и куртку, затем выбил камни из-под колес и завел мотор. Мотор кашлял, но он не дал ему прогреться, тронул, и фары светом проломили ночь.
* * *
Было два часа, когда он остановил машину в горах над ботаническим садом, на развилке залитого луною шоссе, и решил продумать план. Отыскал бинокль, бутылку с остатком коньяка, термос и сел на выбеленный луной парапет. Его ноги повисли над обрывом, над чернеющим внизу лесом, над посеребренными петлями шоссе. Он отхлебнул из бутылки, запил теплой кофейной бурдой и подумал, что нельзя держать кофе в термосе — прокисает. Внизу средь бора белел административный корпус; он поднял бинокль и разглядел венецианские окна, увитые плющом, и даже ласточкины гнезда под карнизами. Ниже и левее, в бархатистой черноте сада, буквой «Г» сияла стеклом под луной оранжерея. Напротив он разглядел и одноэтажное строение, вероятно, для садовых рабочих, насчитал три крыльца и подумал: это плохо, их там много, но тут же и спросил себя: «А как ты хотел? С гарантией сельсовета и за подписью начальника милиции? Поймают — мало не будет». И мысль о том, что он может пострадать из-за нее в ночи, возбудила еще сильнее. Еще ниже мерцало ртутью озеро. Он подвел окуляры, в них закачались, заискрились лунные скорлупки. Итак, глядя в бинокль, решил он, спущусь по шоссе с выключенным мотором, спрячу машину в кустах. Он поразглядывал асфальтовую площадку и киоск на ней. Потом проберусь к озерку и от него по тому темному оврагу к парникам. Он допил бутылку и при свете луны прочел: «Великолепный виньяк Мариам Бадель, перегнанный из заботливо выбранных вин». Ну что ж, принеси мне счастье, госпожа «Пустая бутылка», ты великолепна в своей золотисто-парчовой юбчонке, но я брошу тебя вниз, и если долетишь до шоссе — значит, удача. И что было силы бросил. Бутылка падала, поблескивая над чернью сосен. «Десять, одиннадцать», — досчитал он… и тогда долетел шорох и звон. Бутылка не долетела, врезалась в хвою. Но операция продолжается, решил он. Ты слышишь, рыжая грива? А не слишком ли ты много хлебнул этой самой «Мариам Бадель»?
