Утром не было письма.
Тело было бело — белей бельма.
Качал стул.
До обеда три раза зевнул.
Сколько? Четыре? Четверть пятого —
Как рано!
(И мухи, и патока.)
Я глазами прощупал сквозь блузку — ага!
что-то новое…
Со скуки разве попробовать?
На диван присели.
…Как мухи засидели Боттичелли!..
Ку-ку, Венера,
Нашла кавалера?
Знаешь, милый, нет дня —
Поцелуй меня!
Знаешь, так лучше, не надо огня —
Поцелуй меня!
Я люблю его! Господи, неужели как всех?
Господи, грех?
Знаешь, это дудки!
Не затем диван.
Грудки твои, грудки,
Точно марципан.
Цепляемся за руки, за волосы, за плечи!
О владыко!
Выплыть хочется! Выплыть!
Не надо! Слышишь! Не надо!
И падаем!..
Так птица с дробинкой в груди падает в землю,
упершись крылами,
Так падает в воду камень,
Так падает старый бродяга, прикончив четверть,
в последний раз
Так падает час!
От тел горячих этот запах терпкий.
Господи! Трупы простертые, смотрим мы в око
смерти
И, как плиты, чужие плечи.
А сказать друг другу нечего!
«Милый, где мы?»
— «У меня». — «Отвернись, я оденусь!»
Не глядел ей в глаза. Страшно!
Я знаю всё, и какая на ней рубашка.
Выпил три кружки пива.
Господи, прости меня — блудливого!
За то, что я спал в детской кровати
(С сеткой). Касался плоти матери.
