– Да это же одна казуистика! – горячо воскликнул Лихунов. – Блудословие!
– Нет,- усмехнулся Раух,- не казуистика. Здесь одна лишь психология, вы сами видите.
Лихунов почувствовал, что не сможет сейчас убедительно возразить Рауху. Все в его страшной речи было надежно прилажено одно к другому, крепко держалось на цементе логики, было внешне стройно и непоколебимо.
– Вы знаете, – устало произнес Лихунов, – извините, но мне на самом деле спать очень хочется.
– Ничего, ничего! – понимающе закивал Раух. – Это вы меня извините, это я к вам, как последний моветон, на ночь глядя завалился.
Раух закупорил бутылку, которая исчезла у него под пледом, комично поклонился и задом попятился к выходу.
Лихунов лег на жесткую, металлическую кровать. В голове шумело от усталости, но в сознание упорно лезли эпизоды последних двух дней, разговоры, лица.
Снова вспомнился Залесский, наклоняющийся над тазом, убитый австриец, залитый его кровью черный солдатский хлеб, ссора в буфете. И снова зазвучал громкий шепот Рауха, похожий на ширканье платяной щетки по сухой бумаге. «Да неужели и я, – со страхом подумал Лихунов, – стал таким же черствым, бесчувственным, как этот казуист?» Ему вспомнилась смерть жены и дочери, и вдруг Лихунова озарило понимание, что самое страшное для него действительно уже далеко позади, и нет никакого личного страха перед войной, но осталось лишь одно убеждение, что войне этой он все-таки нужен, очень нужен, чтобы сделать происходящее сейчас по-настоящему страшным.
Утро нового дня разбудило Лихунова далекими трубными сигналами, громкой бранью унтеров, гнавших куда-то солдат, топотом сотен солдат, копыт, гудением автомобильных клаксонов, треском моторов проносящихся мимо домика мотоциклетов. Крепость словно громко зевала после недолгого, нездорового сна.
Лихунов, одеваясь, продумывал распорядок: «Нужно представиться начальнику артиллерии – вчера не сумел. Побывать в казарме. Как там переночевали мои? Потом встреча с Разваловым…»
В казарме он со вниманием выслушал доклад дежурного офицера. Обошлась без особых происшествий, не считая того, что канонир его батареи был замечен в употреблении спиртного. Лихунов видел, как доволен дежурный офицер, докладывая, что пьяным оказался человек именно его батареи. «Но иначе и быть не могло, – говорили глаза офицера. – Выскочки не думают о службе. Им важна лишь карьера». Но Лихунов постарался не заметить насмешки. Его взволновало другое: «Еще неделя этой вольготной крепостной жизни, и ведь дивизион до единого человека сопьется».
