– Вы в Варшаву собрались бежать? – спросил Константин Николаевич.
– Да. Надо думать, немцам ее не взять. Я слышала, город сильно укреплен. И соседние крепости, Новогеоргиевск, Осовец… Мы ведь верим в вас, в наших славных защитников, в щит отечества нашего! – немного насмешливо произнесла Маша, и Лихунов не смог понять причину ее иронии.- Да, завтра утром мы уезжаем в Варшаву. Там я оставлю Станислава, сама же в сестры милосердия пойду. Там действует отделение Общества Святой Евгении, великой княгиней Татьяной Александровной организованное. Не знаю, куда пошлют. Женское милосердие повсюду нужно. А вас куда направляют?
Лихунов замялся. Он верил Маше, но обязанность сохранять в тайне маршрут следования дивизиона мешала ему ответить прямо.
– Ну хорошо, не говорите, не говорите! – замахала руками девушка. – Военная тайна, я понимаю! Хотя, ну куда вас могут послать, кроме Новогеоргиевска? Здесь и в Генеральном штабе не нужно служить: от Юрова он недалеко, держит подступы к Варшаве, а фронт совсем близко. Ну, угадала? – и Маша с торжеством посмотрела на Лихунова своими блестящими карими глазами.
Константин Николаевич сконфузился, но тут же заговорил быстро и негромко:
– Послушайте меня, не нужно ехать в Варшаву! Ее возьмут немцы, обязательно возьмут, говорю вам как опытный военный. И никакой Новогеоргиевск не поможет…
Лихунов хотел сказать еще что-то, но в окно вдруг забарабанили неожиданно громко. Маша вздрогнула и с перепуганным лицом подбежала к окну.
– Это, кажется, вас, – сказала она Лихунову, показывая на окно.
Лихунов встал. Через стекло он увидел все того же нахального фейерверкера первой батареи, делавшего знаки, словно приглашающего выйти. Лицо фейерверкера не было уже задорно-нагловатым, а выражало испуг и озабоченность. Лихунов поклонился Маше:
– Простите, сударыня, – вызывают. Не знаю, увидимся ли… – Он заметил, как замерло лицо женщины в напряженном внимании, будто она очень желала услышать на прощанье что-то очень хорошее, особенное, то, что, возможно, могло быть оправдано расставанием навсегда, то, чего она не слышала никогда. Но Лихунов лишь снова поклонился и поспешно вышел на крыльцо.
– Ну что случилось? – строго спросил он у фейерверкера, надевая фуражку.
– Ой, насилу нашел вас, ваше сыкородие! Слава Богу, господа офицеры подсказали, что видели вас. Их высокоблагородие, господин полковник, кажись, помирать изволют, за вами послать просили. Очень, очень плохи!
