– Почему ты оглядываешься? Считай, я тебя соблазнила. Или сейчас соблазняю – как тебе угодно…
Они целуются еще и еще, фиалки падают в траву, и Вере хочется упасть туда же, превратиться в прародительницу Еву, которой некого было стесняться, ну разве что папы-Творца, так ведь тот сам сказал: плодитесь, дети мои! Она чувствует возбуждение Коли-Николая, его джинсы вздыблены; и у нее все вздыблено, грудь торчком, и вот уже Коля, изогнувшись буквой «зю» (дылда он все-таки!) целует ее сосок.
– Здесь все видно… – шепчет он, опять озираясь, – Пойдем дальше, ладно?
Они удаляются вглубь зарослей, продолжая сливаться в объятиях; и вот место найдено, рубашка сброшена, и Вера наполовину обнажена, и в ухо вливается шепот: поедешь со мной? Поедешь? Я очень хочу, чтобы ты со мной поехала! Куда поехала, Коля-Николай?! Не надо никуда ездить, давай останемся здесь, в этом заповеднике, и будем плодиться и размножаться, как завещано папашей-Творцом! Спустя минуту, однако, смысл доходит: Колю куда-то приглашают работать. То есть не «куда-то», а в чистую и опрятную Швейцарию, в обсерваторию, где он будет лицезреть любимые звезды, а не менее любимая Вера будет готовить нашему Кеплеру борщи и котлеты.
О борщах она, впрочем, подумает позже. А в тот момент просто улетучилось возбуждение. Коля уже стаскивал джинсы, а ее грудь неумолимо обвисала, и вместо любовного огня внутри начинал разгораться какой-то багровый угль, то ли порожденный обидой, то ли еще чем-то. Оседлав партнера, Вера прижала его к земле, затем медленно проговорила:
– Тебе это… Зуб надо вставить.
– Зуб?! Да, я знаю, слева дырка, я потом вставлю…
– Надо быстрее. В Швейцарии эта услуга обойдется тебе очень дорого!
Дальнейшее плохо отложилось в памяти, кажется, она кричала, мол, убирайся, точнее, уё. вай, а я останусь! «Зачем оставаться?! – лепетал Коля-Николай, натягивая джинсы на возбужденную плоть. – Можно со мной поехать!» Только Вера уже проехала, проскочила свою заграничную жизнь без остановки, и от того угль разгорался еще сильнее. Самое обидное заключалось в том, что она
не моглауехать! Да, не могла! Плевать ей, казалось бы, на сиделицу «мертвого дома», а как представишь, что к ней никто и никогда (НИКТО и НИКОГДА!) не придет, так внутри все переворачивается. Господи, за что ей это все?! Чем она, Вера, провинилась перед высшими силами, и этот астроном несчастный – чем провинился? Сидел под кустом, помнилось, очки искал, шаря рукой по земле, и так жалко выглядел, так потерянно…
