У меня перехватывает дыханье.
— Семнадцать лет назад, — говорит человек со светлыми глазами. — Утонул в Уазе. Ему было бы двадцать четыре… как вашему сержанту.
Розовощекому явно не по себе.
Как им всем хотелось бы оказаться сейчас за стойкой бистро «У Пон-де-ля-Фоли»!
— С ума сойти, до чего они похожи, — задумчиво говорит начальник. — Это же… это же… это же… это…
Он замолкает, показывает карточку сержанту. Он делает это так, будто раскрывает ему секреты ремесла. Парень краснеет, как рак, а пожилой, запинаясь и снова беря себя в руки, обращается к шоферу сиплым голосом:
— Простите меня, мсье Донадье. Ведь перестраховаться никогда не мешает, правда? А мальчик, вот тот, ну, малыш ваш… Ну, белобрысенький-то, его Жаном зовут. Да ничего страшного! Если бы так кончались все подобные дела!
Он доволен «подобными делами». Он вновь осмелел. Он откашливается, сплевывает, голос его прочищается.
— В общем, знаете, мсье…
Он опять произносит «мсье» с оттенком уважения.
— Короче, маленький Жан — он почти беспризорный. Не повезло ему. Отец умер, а мать пьет… Не просыхает его мамаша, проститутка она.
Человек в канадке спокойно смотрит на начальника своими большими светлыми глазами, они сияют так, что мне становится больно.
И он говорит до странности слабым голосом, плохо вяжущимся с крепкой фигурой, а кулаки его, словно свинцовые, падают вниз:
— А что, если… если бы маленький Жан пошел с кем-нибудь, кто… кто хорошо зарабатывает и… любит карусели?
— Да, — отвечает начальник, которого теперь едва слышно. — Да. Можно бы… даже запросто, мсье Донадье. Неплохо придумано. Мать так мало им занимается. Вы имеете в виду себя?
— Да, — твердо говорит мужчина.
— Ну что же, тогда идите в мэрию… В воскресенье утром там открыто. Должно быть, они еще не ушли… Мы вас проводим…
Пауза. Боже мой, что это, у начальника ком в горле застрял! Он резко поворачивается на каблуках и выходит, хлопая дверью.
Мальчик улыбается.
Глядя на его сжатые коленки, я вижу, что сейчас он сидит на большой белой лошади с красным седлом, на рыцарском коне с Пон-де-ля-Фоли. Человек в куртке выпрямляется во весь свой рост. Берет за руку сияющего ребенка. И только тогда влага затуманивает его эмалевые глаза.
Июль 1959
Что это — зарисовка с натуры или новелла? По величине «От судьбы не жди пощады» скорее зарисовка, но по сути своей — безусловно новелла. Важна не классификация, на которую потратили столько сил Литтре, Лярус и Робер[7]…
На самом деле этот рассказ, написанный в духе натуральной школы, является глубоко личным воспоминанием, столь болезненным, что я долго не мог прикоснуться к нему. Вернувшись из плена, я не нашел никаких следов моей иль-де-франсовской юности на берегах Марны, которая была моей первой любовью. Я уже давно жил без отца, а в 1940 и 1941 годах, пока я отсчитывал тягостные часы в Померании, потерял мать и бабушку.
