— Аж неловко смотреть, — шепнул капитан Дель Сарто живописцу.
Леонардо кивнул, хотя едва ли вдавался в смысл слов. Он снова и снова разглядывал лицо карлика, которое перед этим долго и тщательно оттирал от театрального грима. Его всегда отличала завидная зрительная память, но стоило ему прикрыть глаза, как лик карлика из трюмной камеры искажался, плавился и исчезал во мраке…
Он не мог вспомнить! Никак!
Оставалось только осмотреть его ходули — в спешке брошенные сотоварищами-актерами у стены. Этот реквизит был сделан очень хитро — площадки для стопы, прибитые к палкам, имели разную форму и располагались на разной высоте, таким образом скрадывали хромоту и уродство жонглера. Если допустить что карлик подкрался к Урбино сзади, стоя на ходулях — хватило бы ему сил удавить мальчишку цепью?
Леонардо опустился на корточки и тщательно осмотрел ладони карлика. Они выглядели соразмерными, небольшими, но достаточно крепкими, чтобы подбрасывать и ловить тряпичные мячи, апельсины и блестящие обручи, местами кожа на них огрубела, как панцирь черепахи. На пальцах остались застарелые мозоли — от прикосновения к ним он испытал острую жалось к маленькому человечку, жизнь которого была цепью сплошных несчастий. Другие детишки еще беззаботно играли в родительских домах, а этот был обречен отрабатывать черствый кусок, потешая публику собственным уродством, без проблеска надежды переменить свою жизнь. Судьба всякого художника такова — изливать свою боль, выворачивать душу на потребу толпе, не получая взамен ни любви, ни милосердия. Лицо карлика выглядело спокойным, даже умиротворенным, словно смерть была для него избавлением, обещанием равенства перед Господом. Леонардо горестно вздохнул.
— Нет никакого толку его вертеть и разглядывать, синьор Да Винчи, — заметил капитан. — Мертвец не заговорит даже на пыточном колесе, а этот негодяй хорошо знал, что такое пытка. Глядите, — капитан высоко закатал рукав куртки жонглера, обнажив изуродованную шрамами кожу. — Оттяпал себе кусок мяса, чтобы избавиться от казенного клейма. Я перевидал много таких умников! Небось взял хорошие деньги за то, чтобы извести его милость. Подлил ему яду, а как поднялась суета, сообразил, что ни черта не вышло, не стал дожидаться, пока его снова отправят к плачу, и быстренько утопился в фонтане. Верно сказано: не проси легкой жизни, а проси легкой смерти.
— Святые отцы учат нас прощать заблудших, — пропела сладким голоском мона Челия. — Дозвольте, синьор капитан похоронит это убогого? Я прикажу зарыть его в саду, под кустами шиповника, рядом с моим любимым мопсиком…
