― Заходили, все по-старому. Сергей уехал домой, а я буду с тетей Валей.
Галина внимательно посмотрела на нее.
― Я представляю, как тяжело Валентине Макаровне! — сказала она.
― Да теперь уже ничего. Но хозяйка куда-то уехала, она одна, — объяснила Алена, — приходится думать все время о том же…
Галина убрала с радиолы Костины галстуки. Было заметно, что порядок в доме — ее рук дело.
― Поставим какую-нибудь пластинку?
― Как хотите, — сказала Алена.
― Танцевальную?
― Лучше песню. Только не громкую…
Галина выложила на стол горку пластинок. Поставила верхнюю.
― Негромкая — это значит грустная. Раньше мне тоже нравились грустные… — Она замолчала.
Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую…
Приток воздуха с улицы неслышно колыхал тонкий, в золотых лепестках тюль, и ужасной нелепостью показалась Алене сама возможность какой-то связи между этой комнатой, больничной палатой, «где в белых простынях, отрешенный, ждет своей участи Лешка, и тем кошмаром, что произошел (или продолжается еще?) а месте бывшей усадьбы.
― Ты в Южном ночевать будешь? — спросила Галина. — Вместе с Валентиной Макаровной?
― Да… — Алена кивнула.
― Посмотри пока, что еще поставить, а я приберу а кухне. До сентября думаете здесь быть, или пока наскучит?
Алена встала, подошла к пластинкам.
― Нет… Мы, наверное, скоро уедем.
Галина засмеялась.
― Ну вот! Нервы не выдержали?! Надо думать, что все обойдется, все будет хорошо! Мы еще вместе таких дел напридумываем! — Она подкинула на ладони Аленины волосы. (Почему-то всем обязательно наго было тронуть их, словно для проверки: настоящие или ненастоящие?) Остановилась в дверях. — Ветра нет, я оставлю дверь открытой. Найди, что тебе нравится…
Алена слышала журчание воды в кухне, легкое позвякивание тарелок… Не оглядываясь, по торопливым, семенящим шагам проследила путь Галины из кухни в свою комнату, потом опять в кухню… Потом к ней. Опустила проигрыватель на пластинку. «Бьется в тесной печурке огонь…» Отец дома заиграл ее. Мать всегда вспоминает при этом войну и становится не такой, как обычно. Алена войну не помнила и не могла помнить, но хотела бы. Потому что ей казалось, все у взрослых там: не только страх, ужас, но и радость, и одухотворенность, и даже счастье. Она пыталась понять это и не могла.
― Галя… Это вам покажется странным, но скажите… — Алена помедлила. — Вам очень нравится Леша?
― Как?.. — Та заметно смешалась. — Конечно!
― Нет, — сказала Алена, — не просто, а — вы понимаете меня — по-настоящему? Просто могут нравиться многие.
