* * *
Разбудила его Алена.
Подперев голову руками, она смотрела на него из-за стола. А он, скорчившись, лежал на кушетке. Руки и ноги его были в грязи, в тине. Свитер и джинсы не просохли за ночь. Видик у Сергея был, мягко говоря, затрапезный. Единственное, что он догадался сбросить, — это босоножки. Одна из них валялась на полу, другая — здесь же, на кушетке. Правая нога, распоротая по щиколотку, ныла. Кровь запеклась на ней вперемешку с грязью.
Было раннее утро, и яркое солнце лилось сквозь ветви рябины под окном на кровать, на противоположную стену. На полу от входа к столу, от стола к кушетке тянулись грязные дорожки следов. У окна висело на одном гвозде одеяло.
Сергей сел, полюбовался на черные полоски грязи под ногтями, машинально пригладил волосы.
― Я же закрывался…
― А я открыла, — не меняя позы, ответила Алена. — Щепкой.
Сергей подобрал под себя ноги, потом вытянул их, разглядывая многочисленные ссадины.
― Просил тебя: не смотри, когда сплю…
― Я недавно пришла и хотела разбудить тебя.
― Надо было будить… — проворчал Сергей и пошевелился, будто проверяя, что позвоночник, ребра его на месте. Прислонился головой к стене.
Алена выковырнула ногтем крохотный камушек из щелки на столе, катнула его пальцем.
― Что это?
― Золото, — сказал Сергей.
Алена щелчком отправила камушек в угол времянки.
Он встал, подобрал его, сунул в карман и снова сел. Мускулы его ныли, голова звенела тем долгим, ненавязчивым звоном, какой приходит после тяжелой работы и сна, когда не хочется вспоминать, что было, чего не было вчера, — главное, что все это позади, в прошлом, а есть утреннее солнце сквозь ветви рябины и тишина.
Многие теоретические построения его рухнули ночью на пепелище. И вовсе уж не страсть к логике руководила им, когда он ломился через кедровник вслед за бородачом к урману, а потом лазал по пояс в воде и тине, рискуя оступиться каждую минуту и дать болоту проглотить себя…
Потом шел назад. В обход пепелища. В кромешной темноте занавешивал одеялом окно, тщательно маскируя щели. Не доверяя самому себе, на ощупь дважды проверял дверной крючок, прежде чем зажечь спичку… И в свете лампы вывалил из деревянного сундучка на стол около пяти килограммов золота: песка, самородков…
Зрелище промыслового золота не особенно впечатляюще. Мимо хорошего самородка можно ходить всю жизнь и не удостоить его вниманием. Но сидел, подавленный этим изобилием, и старался привести в порядок свои окончательно перепутанные наблюдения.
