Из поля зрения время от времени совсем исчезали контуры печной трубы, деревьев, линия берега вдоль бывшей усадьбы. Тогда он на секунду закрывал глаза, давая им короткий отдых. И снова различал берег, очертания большой, уродливой вне домашних стен печи… Думал: хорошо, что нет рядом Алены, что не обязательно ей знать о его бесполезном старании… А в глубине души был почему-то уверен, что все это не впустую, и ждал.
* * *
Только очень напряженный слух мог уловить в этом нарастающем шорохе хвои чужой, посторонний звук. Что это — подвернувшаяся под ногу щепа или неосторожно задетая ветка — трудно сказать. Сергей затаил дыхание. И вскоре увидел фигуру человека, который двигался по берегу к бывшей Татьяниной усадьбе с противоположной от него стороны.
Сергей расслабился, перевел дыхание. Ни страха, ни беспокойства он при этом не ощутил. Напротив! Словно бы то, что предположения его оправдались, и то, что враг был теперь перед ним — не загадочный, вездесущий, а реальный — из крови и плоти, — разом упрощало его дальнейшую, задачу.
Первая мысль: «Кто это?» — ударилась вслепую. Нельзя было разглядеть даже, во что одет неизвестный. А вопрос: один он или не один — почему-то не вызывал сомнений — так неслышно, медленно, а вместе с тем уверенно может выходить только человек, привыкший действовать в одиночку. Движения его были неторопливыми, точными, а ружье или дубина в руке говорили сами за себя.
Помедлив на берегу, человек быстро взошел наверх, к пепелищу. Согнувшись, что-то поискал под ногами. Сергей догадался: «Подполье!» И не успел подумать, что ему там надо, как тот присел на край ямы и почти в одно движение соскользнул вниз…
Удивительно точной бывает иногда реакция. Еще не сообразив, зачем это ему, Сергей уже вскочил на ноги и, раздвинув тальник, метнулся в кедры. Припорошенный хвоей мох скрадывал его шаги, и он, не выпуская из поля зрения темного пятна пепелища, обежал его далеко за деревьями, чтобы оказаться на той стороне, куда, следуя логике поступков, должен был возвратиться неизвестный.
Это перемещение лишило его возможности слышать, что происходило в подполье. Но, когда он, смиряя биение сердца, затаился в новом своем укрытии, под защитой колючего вереска, из ямы, шурхнув, мягко упало на угли то, что он принял вначале за дубину или ружье, но что впоследствии оказалось обыкновенной монтировкой, как шоферы называют свои загнутые на концах ломики. Вслед за монтировкой на угли рядом с подпольем опустилось еще что-то, а затем появился и сам человек. Опершись о край ямы, он сначала выпрыгнул по пояс на вытянутые руки, затем оттолкнулся от земли, подобрал монтировку, предмет, вытащенный из подполья, и, слегка пригнувшись, той же уверенной поступью сошел вниз, к воде.
