Пока, однако, Шекспир вводит в «Ричарда III» сцену свержения с престола. Изображать королей-тиранов королева Елизавета драматургу не препятствовала, поскольку не замечала аналогий. А вот идея насчет свержения с престола показалась ей с театральной точки зрения столь неудачной, что она вынуждена была запретить спектакль.
Шекспир, несмотря на конную прогулку с Уэстмастерлендом, эту сцену убирать не захотел. А мог ведь внести требующиеся поправки без ущерба для целостности произведения, которое только бы выиграло, став компактнее и короче, да и у правителей не отнимало бы столько времени, отрывая их от важных государственных дел. Он также отказался заменить лордов боярами и перенести действие в трехсотые годы. Как знать: может быть, именно Шекспир подсказал Кромвелю идею низвержения с престола и таким образом приложил руку к расправе с монархом. Политическая незрелость Шекспира становится особенно очевидной при сопоставлении с творчеством его современника, всемирно известного писателя Шотландца Анонима[2], который сумел создать на страницах своих произведений прекрасный, яркий, глубоко волнующий и проникнутый патриотизмом образ Англии, особо отметив труд монархов, рыцарей, скотоводов, сельских тружеников, приводящих в движение ветряные мельницы, и других.
Вернемся, однако, к «Макбету»: на первый взгляд может показаться, будто пьеса бичует бунтовщиков и изменников, хотя на самом деле всякий правитель вправе почувствовать себя оскорбленным. Мне не хочется защищать это произведение, оно явно тенденциозно, идеологически не выдержано, психологически недостоверно и просто плохо написано. Даже рисуя образы представителей народа, Шекспир, со свойственной ему маниакальностью, искажает действительность. Неужели простых английских крестьянок нельзя изображать иначе как ведьмами? Ладно, была бы одна, а то целых три… А с какой — весьма, впрочем, для него характерной — беззастенчивостью Шекспир нагнетает атмосферу: ведьмы у него визжат, земля дрожит, как в лихорадке; ладно, это еще приемлемо. Но, чуть ниже, сова на лету заклевывает сокола! И дальше: лошади, схватившись, живьем друг дружку сжирают. Я консультировался по поводу этого эпизода со специалистом, он со всей ответственностью утверждает: если такое и возможно среди свиней, то у лошадей абсолютно исключается. Словом, здесь Шекспир явно отошел от реализма.
В свою очередь, в «Генрихе VIII» описаны подлинные события, однако с правильных ли позиций? Целесообразно ли критически изображать короля лицемером? Не укоренится ли подобное отношение — ввиду огромного влияния искусства — в народе? А если пропагандируемый театром обычай рубить головы получит распространение и докатится аж до земель, лежащих к востоку от Эльбы? Может ли при таком изображении короля у его жен упрочиться ощущение незыблемости status quo?
