— Вот, — соскочив с кровати, Лара легким шажком порхнула к Удавчику и подала ему душистый платок. — Он мне очень пригодился.
И быстро чмокнула его в щеку.
— Как мы договорились. Ведь ты нас не выдашь?
— Я не велела зарываться с головой. Хайта! — Лис хлопнула по живому бугру, ползавшему под одеялом, а сама с трепетом прислушивалась к разговору Лары и жандарма. Тут не то, что дышать перестанешь, даже сердце остановится. Столько пережить — и опять попасть им в лапы!
— Касабури, можешь его убить? — спросила Безуминка на языке шахт.
— А кому он служит? — полюбопытствовал пилот.
Она не осмелилась врать.
— Синему повелителю.
— Нет, не могу. У господарей Канхай Джару договор с ним.
— Ты робок, воин!
— Хватит меня подговаривать! Даже будь он чужой — гости не бьются в хозяйских стенах. Он же не стал нападать…
— Он выдаст девушек страже Синего, их ждет неволя.
— Это не мои девицы.
— Но ты их должник!
Касабури поджал губы.
— Они вели меня, я вел их. Мы в расчете. Убей его сама. Бутылкой по балде.
— Тогда проваливай с ним вместе. Вы друг друга стоите, оба расчетливы как торгаши.
Удавчик с ревнивой тоской наблюдал, как Безуминка болтает с подземным жителем. У них свои дела, ясно какие!
«Это последний букет, который я сюда принес! К дьяволам, пусть водится с кем хочет!»
Но Лара, взяв его левую руку, не отпускала ее, а на женское тепло Тикен был слаб. Возьми его так Безуминка, глядишь, все бы повернулось до наоборот.
— Скажи мне «да», — требовала она почти сердито.
— Ну, мы говорим это куда чаще вас…
— Перестань. Ты мужчина или свинья жандармская?
— Знаешь, ты мне ближе. Ты наша, медиум. А они…
— Ты что, хочешь, чтоб Лисси посадили в башню? Она столько страдала, ее братики погибли, а ты ее под замок. Тебе не стыдно? Я же видела, как у тебя глаза моргнули. Выслужиться собрался?
Удавчик вырвал руку из ее ладоней:
— Кончай! Всякая соплячка будет мне проповедь читать… Замолкни и служи. Мы на службе.
— …которая проклята. Ты сам сказал. А я было тебе поверила, тьфу. — Она с презрением плюнула ему под ноги.
— Правильно, ласточка! — похвалила ее Безуминка. — Только плевка они и стоят, эти мужики. Ни чести, ни совести, ничего! Наверно, про службу и верность втирал? Это их любимый разговор, если не считать сказок, кто и сколько обольстил девчонок.
— Кеса ни джи? — высунула голову Хайта, лохматая и радостная. Ползанье под одеялом напомнило ей Урагу. Снаружи ее ждало огорчение — она заметила, что у юницы глаза полны слез, и та еле сдерживается, чтобы не зарыдать.
