Тем не менее, оставалось во мне непреодолимым еще нечто, оказывавшее сопротивление. Это была неведомая сила, которую я не мог назвать, но она внушала мне чрезвычайное доверие: мне представлялось, что я уже многократно подчинялся ей и это всегда служило мне на благо.
Барон Лацман все еще сидел в оцепенении. Он больше уже не смотрел на меня. Я заметил, что он покачивает головой.
— Беритесь за весла, — крикнул я ему, — вперед!
Он медленно подчинился моей команде. И я также налег на весла. Но они сделались тяжелыми, точно выкованными из железа, и, когда я погружал их в воду, мне казалось, что я пытаюсь двигать плотную массу. Ужаснее всего было, что я сам себя презирал; чувство это усиливалось с каждым ударом весел.
Мы подвигались вперед все медленнее.
Внезапно барон снова вытащил весла и повернулся ко мне.
— Я не хочу ехать дальше, — сказал он, — я вернусь обратно.
Выражение его лица переменилось. Глаза его горели злобным, гневным блеском. Я отчетливо увидел, что он ненавидит меня. Его приводило в бешенство, что я продолжаю грести.
— Хорошо, — сказал я, с трудом выговаривая слова, — вернитесь назад, но сначала я хочу высадиться на берег.
Позднее я много думал о том, почему он так безусловно подчинился внушению, тогда как я оказывал сопротивление, — хотя бы и с неслыханным напряжением своей воли. Я полагаю, что это следует приписать моему более сильному самообладанию, — моя воля была сильнее, будучи закалена суровыми испытаниями жизни.
Вы знаете, что мои родители были бедны и что мой жизненный путь далеко не был усыпан розами. Мне пришлось вынести тяжелую жизненную борьбу, приучить себя ко всякого рода лишениям. Барон, напротив, не изведал никакой нужды. Он унаследовал большое состояние, остатки которого были все еще достаточны, чтобы обеспечить ему беззаботное и приятное существование. Успехи, которых он достиг в жизни, достались ему не очень тяжело.
Я понял, что мне не удастся заставить барона взяться за весла. Он сидел, повернувшись ко мне лицом, и яростными глазами следил за каждым моим движением. И я знал, что мне надобно остерегаться. Но именно это напряжение всех сил помогло мне в борьбе с посторонним внушением, и я продолжал грести с меньшим затруднением, чем раньше. Вдруг, барон указал мне рукой в ту сторону, куда мы направлялись, и воскликнул:
— Судно!
Я выпустил из рук весла и повернул голову в полоборота. Лодка закачалась, и я в то же мгновение ощутил его руки у своего горла, Он вскочил со скамьи и бросился на меня. Натиск его опрокинул меня на спину. Я лежал под ним; когда лодка качалась, морская вода плескала мне в лицо. Я понимал, что, если мне не удастся сбросить с себя барона, я погиб.
