Медленными усилиями я достиг некоторого преимущества над своим противником. Приемами «джиу-джитсу», искусства японских борцов, я заставил его выпустить мое горло, вывернул локоть и, наконец, захватил его правую руку так, что мог в любой момент сломать ее, — если он сделает еще хоть одно угрожающее движение.
Эта ухватка, причиняющая невыносимую боль, привела барона в сознание. Он с недоумением взглянул на меня, и выпустил из рук.
Мне никогда не удастся доказать того, что я скажу, — но верьте мне, или нет, — я увидел перед собой совершенно незнакомого человека. Наружность барона Лацмана настолько изменилась, что я не мог признать его в том противнике, который теперь был в моей власти. Лицо его стало отталкивающим, глаза впали, зрачки странно закатились.
Я мог теперь совершенно выпрямиться и отбросить его от себя; барон упал на скамейку для гребца. Я высоко поднял и занес весло над его головой.
— Если вы осмелитесь сделать еще раз что-нибудь подобное, я размозжу вам череп, — гневно крикнул я.
Мой образ действий отличался, быть может, чрезмерной резкостью, но в своей настойчивости я видел единственную надежду на спасение. Не утаю, однако, что я не переставал презирать самого себя за эту грубость, и в глубине души считал барона как нельзя более правым. Мне ужасно хотелось возвратиться назад в Триест и вернуть себе глубокое душевное спокойствие, которое, как мне тогда казалось, непременно послужит мне наградой за исполненное приказание.
Я поступал совершенно наперекор своему внутреннему убеждению, схватившись снова за весла и начав работать ими. Вы не можете себе представить, что испытывал я при этом глубоком раздвоении моей личности. Я боролся сам с собой. И по неведомым мне причинам над моим лучшим «я» одержало победу «я» которое тогда казалось мне худшим.
Барон сидел на дне лодки, с поджатыми под себя, на восточный манер, ногами и выл, как зверь. Но хитрость, которую он применил для своего нападения, нашла себе неожиданное оправдание в действительности. На нас надвигалось, пересекая наш путь, какое-то судно.
Я чувствовал, что пора кончить со своей внутренней борьбой, обратившись к сторонней помощи, и стал окликать судно. Это была парусная рыбачья барка из Капо д’Истрия, возвращавшаяся после ночной ловли.
Нас взяли на борт и, начерпав остаток своей силы воли, я взял слово с рулевого, что он ни в коем случае не даст отклонить его от своего обычного маршрута. Затем я наблюдал еще, как привязывал к якорной цепи нашу лодку…
