Я смутился, но затем решил, что геологические познания мои не могут помешать мне отодвинуть на более неопределенное время первое пробуждение жизни на земном шаре. К тому же я готов был согласиться со всем, что утверждала прелестная Гатасу. Да простит мне Бог, — прикажи она мне молиться Озирису, я ни минуты не задумался бы над этим…
— Вы проснулись, — продолжал я, — только на один день и одну ночь?
— На одну ночь и один день. С наступлением нового тысячелетия мы снова уснем.
«Если до тех пор вас не употребят на топливо для локомотивов Каирской железной дороги», — подумал я, добавив громко:
— Откуда у вас это освещение?
— Пирамида воздвигнута над тем местом, где находится источник нефтяного газа. Ничего не стоит зажечь его химической спичкой.
— Химической спичкой? Честное слово! Я не имел никакого понятия о том, что египтяне употребляли спички, да еще химические!
— Певец с острова Филе сказал: «на небе и на земле есть такие вещи, которые и не снились философам».
В эту минуту великий жрец поднялся со своего места и торжественно преподнес кусок мяса священному крокодилу, который лежал задумавшись у своего саркофага.
ІV.
Пир кончился, и гости разбрелись по длинным галереям и примыкающим к ним комнатам. Мы с Гатасу удалились за колоннаду, где освещение было не так ярко, и, сидя друг подле друга на краю фонтана, в пурпуровом бассейне которого играли золотые рыбки — могущественные боги, по утверждению принцессы, — с оживлением разговаривали о рыбах и богах, о нравах Египта, о философии, но больше всего — о любви в Египте.
Гатасу была чудное создание: высокого роста, стройная, с царственным поворотом головы, с прекрасными руками бронзового цвета и большими черными глазами, полными нежности. Чем больше я смотрел на нее, тем больше начинал я любить ее, забывая обязательство свое к невесте Юдифи. Дочь какого-то торговца вином осмеливалась смотреть на меня свысока, тогда как принцесса крови, ясно и с милой стыдливостью показывала мне, что она не нечувствительна к моему вниманию.
Я продолжал говорить приятные вещи Гатасу, а Гатасу отвечала мне, делая в то же время вид, как будто хотела сказать мне: «не верь ничему, что я говорю». Да, могу заверить вас, что сердца наши бились в унисон, что мы утопали в блаженстве, когда принцесса вынула вдруг часы — еще один механизм, употребление которого в древности неизвестно ни одному ученому — и об явила мне, что ей остается жить всего три часа до наступления следующего тысячелетия.
