Я горел нетерпением узнать, как сохранили мои странные хозяева свое существование в течение стольких столетий внутри этой пирамиды, но, прежде чем предлагать такие вопросы, вынужден был отвечать на вопросы его величества о моем народе и о том, как я попал сюда, в каком состоянии находится теперь мир, и на пятьдесят тысяч других вопросов. Тотмес отказывался верить, что наша цивилизация превосходила цивилизацию его страны, ибо, — говорил он, — «я вижу по твоей одежде, что отечество твое лишено всякого художественного вкуса». С большим интересом зато слушал он мои рассуждения о социальном вопросе и железных дорогах, о телеграфе и телефоне, о Нижней Палате, «home rule» и других благоденствиях современного мира, а также заинтересовался и общим очерком истории Европы, начиная с падения Греции и до наших дней. Только удовлетворив любознательность фараона, мог я в свою очередь обратиться за сведениями к сидевшей по правую сторону от меня соседке, которая казалась мне более приятной собеседницей, чем ее августейший папаша.
— Теперь, — начал я, — и мне хотелось бы узнать, кто вы такие?
— Кто мы? — воскликнула она с непритворным удивлением. — Неужели ты не знаешь? Мы… мумии!
Поразительный ответ этот она дала мне таким же спокойным тоном, как будто говорила: «мы французы» или «мы американцы». Я окинул взглядом весь огромный зал и тут только заметил то, чего не замечал раньше: за колоннами виднелся целый ряд пустых саркофагов и крышек от них, прислоненных к стене.
— Что же вы делаете здесь? — спросил я, когда волнение мое несколько улеглось.
— Неужели ты не знаешь главной цели бальзамирования? Ты, молодой человек хорошего происхождения и хорошо образованный, — извини мою откровенность — предлагаешь мне вопрос, указывающий на крайнюю степень невежества. Нас бальзамировали, чтобы сохранить за нами бессмертие. Нам разрешено просыпаться на двадцать четыре часа в последний день каждого тысячелетия. Кровь снова согревается в наших жилах, и мы устраиваем пиршество из тех съестных припасов, которые были похоронены вместе с нами в наших саркофагах. Сегодня первый день нового тысячелетия. Вот уже шестой раз просыпаемся мы со времени нашего бальзамирования.
— Шестой раз? — повторил я с недоверием. — Вы умерли, следовательно, шесть тысяч лет тому назад?
— Разумеется.
— Но ведь и мир существует не дольше этого! — воскликнул я, глубоко убежденный в том, что говорил.
— Ошибаешься, принц-варвар! Сегодня первый день триста двадцать седьмого тысячелетия.
