– Это глубокая мысль, – ответил Лемехов, глядя на золотое отражение. На отражении качалась темная льдина. – Может быть, попросим нашего художника Распевцева расписать храм «огненного православия» ликами русских поэтов?
– Великолепно! – Поэт, блаженно улыбаясь, удалялся, пропадая в золотом тумане.
Из-за моста, как розовая заря, появлялся Кремль. Усыпанный рубинами, бриллиантами, золотыми украшениями, казался короной на царственной главе. Лемехов тянулся к нему губами, хотел поцеловать золотой крест, рубиновую звезду, мерцающую загадочную надпись на колокольне Ивана Великого. Кремль звал его к себе, посылал таинственное благословение, венчал его голову драгоценной порфирой.
Храм Василия Блаженного, озаренный, стоцветный, как волшебный букет, принесенный с неба и поставленный в черную вазу.
– Этот храм послан русским людям, как образ рая. – Рядом с Лемеховым стоял Верхоустин. На его лице было восхищение, обожание и необъяснимая мука, словно он чувствовал всю недоступность, непостижимость божественной тайны, о которой силился поведать людям дивный храм. Но тайна во все века оставалась неразгаданной, томила своей небесной природой. Обещала чудо, которое все не наступало, заслоняемое горем и тьмой.
– Удивительный вы человек, Игорь Петрович. Мне кажется, вам однажды в детстве приснилась жар-птица. И вы всю жизнь ждете повторение сна.
– Да ведь и вы такой же, Евгений Константинович.
– Значит, мы ищем одно и то же?
– А разве это не жар-птица? – Верхоустин провожал глазами фантастический храм, который теперь был похож на пернатое, слетевшее из неба диво.
Река плавно изгибалась. Словно розовая гора, туманилось высотное здание. Стеклянные реторты у Павелецкого вокзала кипели разноцветным пламенем. Бледный, как луна, возник вдалеке Ново-Спасский монастырь.
На палубе появился Черкизов:
– Господа, смотрите на небо! И вы узрите избранника небес!
Все подняли лица к небу, к облакам, по которым, словно северное сияние, блуждали отсветы города.
На корме корабля что-то замерцало. Ввысь понеслись лазерные лучи, зачертили на облаках розовые, голубые, зеленые узоры. Разноцветные нити ткали зыбкое полотно. И на этой небесной ткани появилось лицо Лемехова. Оно смотрело из небес, и казалось, его губы шевелятся, брови двигаются. Он зорко и строго взирает на паству, возносившую к небу свои хвалы.
Все, кто собрался на палубе, рукоплескали, кричали «Ура!». Культуролог Арсений Липкин, без шапки, с развеянными волосами, безумно рукоплескал, восхищенно смотрел на явленную ему с небес икону.
