Она смешалась, испугалась. Почему он повел себя так, будто совсем не знал ее?
— Стивен?
— Мне нужно идти.
И с этими словами он вышел из библиотеки.
Мерси какое-то время постояла, потом стала приводить себя в порядок. Взявшись за короткие пряди волос, она попыталась понять, почему он так всполошился, их увидев. В госпитале, когда она его выхаживала, они были еще короче. Он вел себя так, словно вообще ее не помнил. Слезы обожгли глаза. Неужели она абсолютно ничего для него не значила?
Где-то в отдалении хлопнула дверь. Она поспешила в том направлении, откуда донесся звук.
— Вы видели майора Лайонса? — спросила она первого встретившегося ей по дороге слугу.
— Да, сударыня. Он взял пальто и ушел.
К тому времени, когда она выбежала на порог, он в развевающемся пальто уже скакал галопом прочь от дома. Ей захотелось сидеть на лошади рядом с ним. Она, несчастное маленькое существо, хотела его и довольствовалась бы даже толикой его внимания, которое он так легко и щедро дарил другим женщинам.
Почему он избегает ее?
Ему хотелось одного: войти в женщину, в одну, вторую, третью. Войти и забыть… что он чего-то не может вспомнить.
Так почему же, черт возьми, он не повернул лошадь к ближайшей деревне, где всегда в таверне можно найти покладистую девицу? Зачем он как сумасшедший несся в открытое поле, где не обрести утешения? Потому что он не мог уложить в койку другую женщину, когда мать его ребенка пахла так заманчиво, улыбалась так нежно, смеялась так мило.
Смех ее стал последней каплей. Ему отчаянно хотелось вспомнить, слышал ли он его раньше. Смеялись ли они в постели? Стеснялась ли она близости?
У них была всего одна ночь. Нужно будет спросить у нее почему.
Он оставил ее, чтобы перелететь на другой цветок, или пушки вырвали его из ее постели?
Он сидел за этим чертовым столом и рассматривал внимательно ее лицо, каждое движение, каждое выражение, каждую черточку. Он не был жадным. Ему хватило бы малого.
Он наблюдал за ее пальцами, когда они реяли над столом, тянулись за хлебом, брали вилку, держали нож, подносили бокал с красным вином к губам, и думал о том, как они могли прикасаться к его телу, доставлять удовольствие. Ему хотелось, чтобы они снова прикасались к его коже, ласкали, гладили. Ему хотелось знать, называл ли он ее каким-нибудь ласкательным именем, и если да, то каким. Может быть, он звал ее Рыжиком — из-за цвета волос? Подсмеивался ли он над ней из-за их цвета или не замечал его, видя только ее глаза?
