Стихотворения (1928) | страница 19

На первую страницу

недели тают…

Аж мозоль

натер

на месте,

на котором заседают.

Мозг мутится,

пухнет парень,

тело

меньше головы,

беготней своей упарен,

сам

себя

считает парень —

разужасно деловым.

Расписал себя

на го́д,

хоть вводи

в работу НОТ!

Где вы, Гастев с Керженцевым?!.

С большинством —

проголоснет,

с большинством —

воздержится.

Год прошел.

Отчет недолог.

Обратились к Пете:

— Где ж

работы

смысл и толк

от нагрузок этих? —

Глаз

в презреньи

щурит Петь,

всех

окинул

глазом узким:

— Где ж

работать мне поспеть

при такой нагрузке?

ИМПЕРАТОР

Помню —

то ли пасха,

то ли —

рождество:

вымыто

и насухо

расчищено торжество.

По Тверской

шпалерами

стоят рядовые,

перед рядовыми —

пристава.

Приставов

глазами

едят городовые:

— Ваше благородие,

арестовать? —

Крутит

полицмейстер

за уши ус.

Пристав козыряет:

— Слушаюсь! —

И вижу —

катится ландо,

и в этой вот ланде

сидит

военный молодой

в холеной бороде.

Перед ним,

как чурки,

четыре дочурки.

И на спинах булыжных,

как на наших горбах,

свита

за ним

в орлах и в гербах.

И раззвонившие колокола

расплылись

в дамском писке:

Уррра!

царь-государь Николай,

император

и самодержец всероссийский!

Снег заносит

косые кровельки,

серебрит

телеграфную сеть,

он схватился

за холод проволоки

и остался

на ней

висеть.

На всю Сибирь,

на весь Урал

метельная мура.

За Исетью,

где шахты и кручи,

за Исетью,

где ветер свистел,

приумолк

исполкомовский кучер

и встал

на девятой версте.

Вселенную

снегом заволокло.

Ни зги не видать —

как на зло́.

И только

следы

Перейти на страницу