«Господи, господи, неужели правда?» — на все лады в голове мысль крутится.
Так он летел на «бреющем полете», задевая неизвестно куда спешащих прохожих, чудом разминуясь с фонарными столбами. Наконец стал задыхаться и нырнул в какой-то двор. Юркнул в первый же подъезд и тут только дух перевел. Огляделся в полумраке и разжал потный — а ведь мороз! — кулак. В висках опять застучало: чутье не подкачало — это были деньги. Причем такие, каких Федотыч в руках-то давно не держал: свернутая гармошкой полусотня.
«Господи, господи, неужели правда?» — в мозгу заклинило. С минуту он вглядывался в неновую уже, замусоленную, с чернильными пометами купюру. Потом уложил ее в единственный целый карман своего старенького пиджака. И вдруг: «К-ха-а»! — наверху кто-то кашлянул, ему показалось прямо над головой, и он мухой вылетел из подъезда…
Было еще не поздно, часов, может, пять, хотя по-зимнему темновато. Но Федотыч — ноль внимания на ветерок, от которого недавно еще страдал, тащась за хлебом. Его согревала бумажка, лежавшая во внутреннем кармане. Поближе к сердцу.
Не сразу он все же поверил в свое счастье, в то, что не подойдет сейчас дядя здоровенный и не протянет волосатую лапу, что достояние это его. Мир незримо изменился, и предпраздничная суета человеческая уже его не раздражала: у него был свой праздник.
Он почувствовал себя счастливым, без малого таким же счастливым, как тогда, много лет назад. Была война, и он воевал. Когда шасси среднего бомбардировщика касались полосы, возникало ощущение счастья огромного, ни с чем не сравнимого, переполнявшего и тело, и душу. Ведь он в очередной раз вытягивал счастливый билет, где выигрышем была жизнь. Жизнь — ни больше ни меньше.
И сейчас вот, счастливый билет в руках. Не жизнь, нет. А ощущение сродни тому, военному. Снова шасси мягко коснулись полосы…
Шагает себе Федотыч и думает: удачливый все же он человек, как ни верти. Везучий. Взять хоть войну. Вернулся без царапины. А ведь много, много — даже вспомнить страшно — его друзей не вернулось вовсе. Многих пришлось хоронить. А еще больше — и не пришлось даже: авиация все же… Молодые парни, красивые. Улетали навсегда. Не находили даже обломков обгорелых. А дома их ждали. Кого мать, кого жена, кого девушка… Э-эх!
А он все возвращался и возвращался…
Или вот еще разок — в «билете» попалась жизнь. Уже здесь было, в Сибири. Ехал он однажды в междугородном автобусе с «дохлой» шабашки, неудавшейся: не работники в бригаде попались — алкаши. Больше пропили тогда, чем заработали. Ехал он, короче, пьяный. Да еще прихватил с собой кое-что на дорожку. Ну и разморило — он сзади сидел, над самым движком. Уснул и от тряски сполз на пол. А «Икарус» на скорости влепился в стоявший на обочине трубовоз. Страшная была авария, люди погибли. А Федотыч даже не проснулся. От удара только челюсть у него вылетела, вставная. «Вот алкану подфартило, — поражались тогда, — в двух рубашках родился».
