Он поднялся и медленно вышел на след. Теперь это был уже совсем другой след. Медведь ступал полностью тремя здоровыми лапами и не очень спешил. Кое-где рядом со следом зверя красными крупицами скатался снег. Это капала кровь из раны, нанесенной Тарзанихой. Но по следу можно было почувствовать, как изменился характер медведя. Он уже не боялся человека с ружьем. Он уже победил одного, и теперь через боль, через страдания будет идти на человека без страха. Может, даже без осторожности. Только с самым страшным своим оружием — с ненавистью.
И вот что странно: сам Тимофей не чувствовал ненависти к зверю-людоеду. Это был его медведь, его собственность, даже больше, чем собственность — он был его мозгом, его душой, его мыслями. Медведь и он стали одним целым, одним сплошным мучением и одной сплошной болью.
Уже вечерело. Смеркалось медленно, неназойливо, когда Тимофей, выйдя на берег, увидел с обрыва медведя, медленно и важно идущего по льду ему навстречу. Медведь возвращался. Он шел, не зная еще, что идет навстречу новым выстрелам, но, думал Тимофей мыслями медведя, он уже не боится этих выстрелов. Он уже столько их получил, что перестал бояться, устал от боязни.
Обрыв круто смотрел вниз. В обычное время Тимофей не решился бы съехать здесь. Но сейчас он шагнул вперед — он, как и медведь, потерял страх — и покатился, но в самом конце пути, уже недалеко ото льда, налетел на камень, свалился и сломал лыжу. Бог с ней, с лыжей… Он встал и пошел, чувствуя в лодыжке сильную боль, хромая от этого, но не заботясь о ноге. Навстречу зверю, навстречу…
Только одного боялся он сейчас — что медведь убежит вопреки его желанию, которое не может не совпадать с желанием зверя, не имеет права не совпасть с ним. Но тот чувствовал, должно быть, то же самое, что чувствовал Тимофей. Они в действительности стали одним целым.
И это одно целое должно жить в одном теле. Или в теле медведя, или в теле человека — воспоминаниями, болью, но жить одним, неделимым.
Они сходились медленно. Тимофей распахнул полушубок, попробовал, как выходит из ножен нож. И в этот момент медведь ринулся навстречу.
Сгущались сумерки, и зверь бежал из этих сумерек черным пятном на снегу, расплывчатой массой, похожей на призрак. А может, это в глазах Тимофея все происходящее перед ним расплывалось. Зверь бежал навстречу выстрелу, и казалось, что этот выстрел уже не остановит его, казалось, что пуля пройдет сквозь него, как сквозь облако, темное грозовое облако.
