— Ладно тебе! — сказал умиротворительно Фролов. — Переработал, что ли?
Димчик ругнулся, бросил траву на дорогу, и они пошли в автобус, занимать свои законные стоячие места.
— У каждого человека свой долг! — бубнил Димчик. — Каждый обязан хоть пальцем на ноге пошевелить ради другого…
— Это все теория, философия, — сказал Володька. — А в жизни случается так, что один работает, а трое — смотрят… Закон природы…
— Нельзя ли осторожнее?! — рослая, откормленная подруга директора Дома культуры, вскинув голову, на которой была шляпа из птичьих перьев, высокомерно глянула на Димчика. — Прешь, как на базаре! Все пальто мне уделал, дикарь!
— Сама бы толкала! — огрызнулся Димчик. — Тогда бы не уделал!
Могучий, плечистый Крючков в красной куртке из нейлона, все время поддерживавший спутницу за талию, негромко, но внушительно процедил сквозь зубы:
— Увянь, хамло!
Димчик сморщился и отвернулся, сделав вид, что слова его совершенно не касаются.
Недолго ехали. Автобус снова как-то глубоко осел и накренился. Водитель, раскрыв дверь, вышел. Все с тревогой ждали: когда он вернется и что скажет?
Шофер основательно потоптался ботинками на нижней ступеньке, потом поднялся и объявил злорадно:
— Всё, земляки, сели капитально!
Посовещавшись, люди вышли. Воды у дверей было по щиколотку, и Володька сразу же набрал в ботинки.
Деловой Димчик обошел автобус и тут же сообщил товарищам:
— Картина Репина «Приплыли»!
— Пропади она пропадом, эта Каменка! — в который раз взялся скорбить Витя Фролов. — Сидел бы в общаге с тетей Зиной, смотрел телевизор…
Нервные, утомленные дорожными неприятностями люди думали, курили, некоторые негромко переговаривались между собой. Но вот, наконец, один, за ним — другой пошли в серую с сиреневым отливом лужу, где увяз автобус.
Володька совершенно измазал липкой дорожной грязью болоньевую курточку, в ботинках звучно всхлипывала вода. Он думал о том, что устал уже до невозможности, что во всем сегодня происходящем виноват не только он сам, но и те, из-за кого ему пришлось уехать в город… Но стоило ему подумать, что они-то маются еще больше его, потому что у них-то теперь вся жизнь наперекос, Володька понял вдруг: ему все равно легче, потому что он как жил, так и живет, а его тоска и боль от жалости к н и м… Поняв это как-то разом — умом и сердцем, — он испытал даже на некоторый миг облегчение, и даже засмеялся негромко… И так сошлось, что в этот именно момент они и вытолкнули автобус из грязи и погодившийся поблизости учитель Митя, как бы вторя Володьке, сказал удовлетворенно:
