— Витька, ты-то чего артачишься? Благородный, что ли?
— Пусть специалист лезет. А то сделаешь что-нибудь не так.
И снова все посмотрели на Бобышева.
— Давай, Славка, на тебя вся Россия смотрит, — подтолкнул Бобышева к колодцу домком. — Ты — мастер, тебе и карты в руки. Надо.
— Надо, так надо. — И Бобышев полез в колодец. — Не привыкать.
Там, под завесой поднимающегося тумана, журчала вода из соседнего дома. Из стока же кооперативного ничего не бежало. Бобышев осмотрелся хорошенько в колодце, приноровился и ввел первую штангу в канал — этакий полуметровый стальной прут с конусным набалдашником на конце. Дядя Петя пристроился подавать штанги, Славка привинчивал очередную к той, что уже торчала из канала — дело пошло.
— Давай, давай! — ржавым буравчиком сверлил голос Леонтьича дружное подобострастное ржание молодых жеребцов. И уже потише, отвернувшись от колодца, добавлял: — Главное — организовать. А работать — и дурак сможет. И чего было отказываться: там и тепло, и не дует, и… Не то, что тут: в полушубке мерзнешь. Нас надо… пожалеть. — И, подмигивая мужикам, ковылял к другому колодцу, где на страже, не пойдет ли вода, стояли еще несколько человек.
«Зудит, зудит… — Бобышева раздражал голос Леонтьича, его краснобайство. Однажды, еще на первых порах, только вселились, пискля-домком проводил собрание, так в протоколе от пункта «а» до «ы» дошел. — Почему именно его поставили домкомом? За то, что говорить умеет, да везде нос сует? Вон, дядя Петя Иванов мастером на Севере работал — чем хуже? Здоровьем только не может похвастаться».
В густых взрывах смеха, что сквозь завывания вьюги доносились сверху, Бобышев спиной, затылком чувствовал некую насмешку над собой, и надо было как-то ответить на насмешку; но ему, Бобышеву, устроившемуся в наиболее выгодном для работы положении, чтобы легче было вводить штанги, было не до того, да и голоса, наверное, не хватило бы, чтобы крикнуть что-нибудь мужикам. Да и небезопасно: в любой момент могло прорвать пробку, и тогда — прощай и телогрейка, и брезентовые штаны, и вдобавок целую неделю как от заправского золотаря нести будет.
Славка взял следующую штангу, привинтил к концу другой, торчащей из канала, и качал вводить ее, осторожно помогая себе ключом. На середине пути штанга пошла туже, Бобышев, уже не жалея телогрейки, уперся в стену колодца. Но штанга, словно в кирпич уперлась, дальше не шла.
«Он все знал с самого начала! — вдруг дошло до Бобышева. — И весь спектакль он затеял для того, чтобы именно мне лезть в колодец. И как ловко: и про «затопление» помянул, и пальчиком в мою сторону тыкал…»
