– Залогом успеха? – Коннор нахмурился. – Между прочим, за карточный стол сажусь я. Не хочешь ли ты сказать, что я должен надеть ее? Хоть ты и мой друг, я никогда не соглашусь, чтобы мне прокололи ухо.
– Из-за тебя я схлопотал пулю в ногу, – напомнил Камерон. – Но ты когда-нибудь слышал, чтобы я упрекал тебя за это?
Спасая жену Волкодава, Камерон когда-то получил ранение.
Коннор заерзал на стуле, пробормотав проклятие.
– Не беспокойся, – снова заговорил Камерон, – я знаю, твоей жене не понравилось бы, что ее муж вдел в ухо серьгу. Поэтому я не буду требовать этого. Я рассчитываю на твое мастерство, а не на силу талисманов.
– Если я не сумею взять верх над Дадли за карточным столом, я съем эту серьгу вместе с целой тарелкой сырых яиц и оливок, – пообещал Коннор.
– Я с удовольствием посмотрел бы, как ты будешь поглощать подобное блюдо, но, думаю, до этого дело все же не дойдет.
– Конечно, не дойдет, – согласился Грифф. – Разве мы когда-нибудь оставляли своего друга Бладхаунда в беде? Разве кто-нибудь из нас хоть раз сплоховал, выручая его?
Коннор поморщился:
– Вообще-то по крайней мере один такой случай я могу припомнить…
– Прекрати, Коннор, – махнув рукой, прервал его Грифф. – Ведь я в конце концов исправил то, что произошло из-за моей небрежности.
– Да, это так.
– Я вынужден оставить вас, – вмешался в разговор Камерон. – Надеюсь, вы не перегрызете тут друг другу глотки. Сегодня вечером в «Логове» вам понадобятся острые как бритва клыки.
Камерон вышел на улицу, но направился не к себе, в восточный конец района Мейфэр, а, перейдя площадь, повернул на Дьюк-стрит.
Ему необходимо было поспать и набраться сил, но, прежде чем лечь в постель на пару часов, Камерон решил зайти еще в одно место.
– Проклятие, – пробормотал он. – Если «псы» узнают, что я веду себя как влюбленный щенок, они поднимут меня на смех. Я-то никогда не щадил их, когда уличал в мягкотелости.
Камерон ускорил шаг. Он чувствовал себя сейчас ранимым и уязвимым и ненавидел себя за это. Чтобы выжить, надо быть сильным – он знал это.
«Софи – вот твое слабое место», – нашептывал ему на ухо дьявол. «Нет, Софи – не слабое место, – отвечал ему Камерон. – Она – лучик чистого ясного света в моей пасмурной жизни».
Губы Камерона скривились в усмешке. «Да спасет меня Сатана, я начинаю мыслить образами, как сентиментальный поэт».
Подняв глаза, он увидел, что шедшие ему навстречу женщины – пожилая дама и ее дочь – поспешно перешли на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с ним. Ничего удивительного: в мятой рваной одежде, с щетиной на подбородке, он выглядел отвратительно. Камерон был похож на настоящего пирата, бороздящего опасные глубины морей и навлекающего неприятности на любого, кто окажется рядом.
