— Значит, жива,— шептала Настя,— уж и не думала тебя встретить. Совсем не думала.
Светланка не могла и слова вымолвить, она гладила Настины плечи в знак благодарности и тихонько всхлипывала.
Ночью лежали на тюфяке, точно дети малые, вполголоса разговаривали о наболевшем. Соблюдали осторожность— могли выдать провокаторы: нередко их подсаживали тюремщики в ту или другую камеру. Настя шепотом спрашивала у Светланки:
— А что с Ольгой Сергеевной?
— Расстреляли ее. Дней десять назад. Тут же, на тюремном дворе.
Настя, убитая горем, долго молчала. Ольга Сергеевна, сердечная женщина,
подруга. Сколько добра принесла людям! Сколько спасла односельчан от верной гибели, от голода и других лихолетних напастей! И вот погибла... Не убереглась. Пожертвовала собой ради общего дела.
— Она все на себя взяла, потому и погибла,— еле слышно проговорила Светлана.— А хлеб партизанам отправила. И колхоз наш, наверное, еще жив, хотя деревню разорили. Несколько домов сгорело.
— А как мать моя? Жива? — спросила Настя.
— Вот уж не знаю. Должно быть, жива. Мальчонка у ней беспризорный пасется. Неизвестно, откуда взялся.
«Может быть, жива,— подумала Настя,— а мальчонка — это Федюшка. Повидаться бы с ними, сказать ласковые слова, может быть, последние...» Подумала так и спросила:
— Откуда ты все это знаешь?
— Секрет,— шепнула Светланка,— у нас телеграф работает. И не чей-нибудь, а наш, надежный...
— Что же это за телеграф такой?
— На лесопилке человек свой есть. Через него и узнаем всё, что надо.
На другой день на работу погнали вместе с другими и Настю. Вели под конвоем через весь город. До лесопильного завода было неблизко — почти час ходьбы. Заводишко небольшой, и оккупанты наладили там распиловку досок, пилили также березовые да осиновые кругляки — заготавливали дрова для печного отопления помещений, занимаемых немецкими службами. Отопительный сезон еще не наступил, но дровишки заготовлялись загодя. А нужны ли будут фашистам эти дровишки, никто толком не знал. Не исключена была возможность, что немцам дрова не потребуются. Работали заключенные ни шатко ни валко, но надсмотрщики заставляли шевелиться. Пилили дрова двуручками. Мужчины, кто посильней, кололи чурбаки колунами.
Настя была слаба, и тело постоянно ныло от тяжелой работы. Чувствовалось недоедание. Подружки, как могли, оберегали ее, чаще давали отдыхать. Когда складывала поленницы, сгибаться и разгибаться все еще было тяжело: спина болела и ноги в коленных суставах подкашивались. Только одно было хорошо — она дышала полной грудью, прохладный свежий воздух придавал сил, и казалось ей, будто пьет она холодную газировку с клюквенным сиропом, жадно пьет и не может напиться вдосталь.
