— Настя, дорогая моя Настя! Я люблю тебя, Настя! Просто жить без тебя не могу...
Она не отвечала ему, сама не знала, что ему сказать, сознавая фальшивость его любовных признаний. Он опустился на колени и начал умоляюще просить:
— Полюби меня, Настя. Спаси своей любовью от гибели! Я так полюбил тебя, что не знаю, куда себя деть. Если ты не ответишь на мою любовь, я застрелюсь.
«Ну и стреляйся»,— хотела сказать, но сдержалась, сказала совсем другое:
— Ладно, Курт, не убивайтесь. Возможно, я полюблю вас, но только не сейчас: ведь я замужняя. Ох, если была бы свободной!
— Но мужа, может, и нет в живых. Где он, муж? Ну, где? Там, у красных?
— Возможно, там...
— И будешь ждать его? Думаешь, он простит тебя? Нет, нет, с ним у тебя все покончено! Решительно все!
— Но я немножко обожду, Курт. Я должна немножко обождать...
— Чего ждать? Кого?
— Ведь я замужняя, Курт. Поймите меня — замужняя! А вокруг столько хорошеньких девочек. Каждая вас полюбит. Вы ведь такой красивый, такой элегантный! А кто я? Баба.
Он ушел от нее раздосадованный, даже не попрощался. Теперь она все больше и больше боялась Брунса. Он снова приходил, приставал со своей фальшивой любовью. Она как могла отбивалась, но с каждым новым его приходом домогательства были все настойчивей и наглей. И она решилась на крайнее. Решилась убить его. Убить и ночью скрыться из города. Только таким путем она могла избавиться от него.
Все обдумала до мельчайших подробностей, представляла себе, как он придет к ней, как сядет на стул, как будет приставать со своей «любовью» и как она его прикончит в удобный момент, прикончит одним махом насмерть. Она уже положила в угол топор, прикрыв его тряпицей. Все было подготовлено, и она его ждала. Ждала три дня, и только на четвертый день вечером раздался стук в дверь калитки, настойчивый и нетерпеливый. Сердце екнуло, и она почувствовала, что настал тот миг, когда она должна решиться. Открыла дверь. На пороге, к удивлению, появился полицай Гаврила Синюшихин. Он уставился на нее, похабно этак спросил:
— Не ждала, землячка?
— А чего мне ждать тебя? — сказала она. — Что ты, кум или брат?
— Ну, не кум и не брат, а все же не чужой. Земляки, чай. Как поживаешь? Пришел спроведать.
— Живу — не тужу, как видишь.
— То-то — не тужу, дружков привожу,— намекнул он и осклабился так, что страшно было глядеть на него.— Устроилась, гляжу, не худо. Кавалеры, видать, частенько наведываются.
— Бывают и кавалеры. Их вон сколько — пруд пруди. На что они мне, эти кавалеры?
