Для Пьера Лефошё хорошие дни закончились с сокрушительными ударами в дверь его квартиры на пятом этаже дома № 88 по улице Лекурб сразу после шести вечера 7 июня. В тот вечер гестапо одним махом арестовало Лефошё, возглавлявшего парижское Сопротивление, и большинство его помощников. Для гестаповцев это был самый большой улов за четыре года[16].
Теперь, измученный и сломленный многодневными пытками, Пьер Лефошё лежал на соломенном матрасе в темной тюремной камере и прислушивался к ночному звуку. Это было металлическое громыхание железных колес тележки для кофе. Скрежет этой тележки о кирпичи галереи четырьмя пролетами ниже имел особое значение для Пьера и 2980 других заключенных тюрьмы «Френе».
Это было равносильно объявлению немцами, что очередная партия заключенных покинет в тот день «Френе» и направится в концентрационные лагеря Германии. Всякий раз, когда Пьер слышал этот звук, он впадал в оцепенение; затем где-то в темноте он слышал, как одна за другой распахиваются двери — двери тюремных камер тех, кто был выбран для отправки. В предрассветной тьме охрана выдавала каждому из них последнюю чашку кофе, которую они могли выпить на французской земле. В такие утренние часы Пьер не мог расслабиться до тех пор, пока не убеждался, что тележка миновала запертую дверь в его собственную камеру.
Сероватый свет начал медленно освещать ночное небо. Теперь Пьер мог дышать спокойнее: наступал рассвет. Теперь он мог быть уверен, в этот день, 10 августа, кофейная тележка не приедет. Он знал, что проведет еще один день, свой шестьдесят четвертый, во «Френе». Еще один день, в который он не будет депортирован в Бухенвальд или Дахау. Еще один день, в течение которого союзнические армии подойдут еще ближе к Парижу, неся с собой надежду, что каким-то образом они освободят его, прежде чем очередной эшелон, его эшелон, отправится в Германию.
Не только для Пьера Лефошё, но и для всех остальных узников гестапо в Париже каждый из тех августовских рассветов приносил особые мучения, заставляя испытывать одновременно надежду и страх. В парижских тюрьмах томились в ожидании свыше семи тысяч человек — цвет французского Сопротивления. В сложенном из серого камня форте Роменвиль содержалось 250 женщин. Им удавалось ежедневно следить за ходом наступления союзников с помощью обрывка туалетной бумаги, который вкладывался в банку джема — единственное, что охранники разрешали приносить в тюрьмы. В нескольких милях от форта в деревянных армейских бараках Дранси 1532 еврея — последние из тысяч, останавливавшихся там на пути в газовые камеры Аушвица и Дахау, — пристально следили за событием, которое возвестит об их отправке. Таким событием было прибытие колонны желто-зеленых автобусов, тех самых парижских городских автобусов, на которых многие из них ежедневно ездили на работу до войны.
