– Он так и называется: «Эндхауз», – сообщила девушка. – Я его люблю, но он совсем развалина. Дунь – и рассыплется.
– Вы последняя представительница старинного рода, мадемуазель?
– Да ну, какой там род. Впрочем, Бакли живут здесь уже лет двести-триста. Мой брат умер три года назад, так что я действительно последняя в семье.
– Печально. И вы живете в доме одна, мадемуазель?
– О, я ведь тут почти не бываю! А если приезжаю, у меня всегда собирается теплая компания.
– Как это современно! А я-то уж представил себе вас в таинственном и сумрачном особняке, над которым тяготеет фамильное проклятие.
– Какая прелесть! У вас, наверное, очень богатое воображение. Нет, надо мной ничто не тяготеет. А если в доме и завелся призрак, он хорошо ко мне относится. За три последних дня я трижды избежала верной смерти. Можно подумать, что меня заколдовали.
– Избежали смерти? – встрепенулся Пуаро. – Это любопытно.
– Да нет, ничего особенного, чистая случайность.
Вдруг она резко наклонила голову – мимо пролетела оса.
– Противные осы! Здесь, наверное, близко гнездо.
– Пчелы и осы… вы их не любите, мадемуазель? Они вас когда-нибудь жалили?
– Нет… просто действует на нервы, когда они проносятся у самого лица.
– Пчелка в чепчике[2], – проговорил Пуаро. – Ваша английская поговорка.
Принесли коктейли. Мы подняли фужеры и обменялись обычными, ничего не значащими фразами.
– А я ведь и в самом деле шла сюда на коктейль, – сказала мисс Бакли. – Наши, наверно, удивляются, куда я запропастилась.
Пуаро откашлялся и поставил фужер.
– Чего бы я не дал за чашку густого, хорошего шоколада, – вздохнул он. – Но в Англии его не делают. Однако и у вас есть приятные обычаи. Молодые девушки… их шляпки надеваются и снимаются… так легко… так мило…
Девушка удивленно посмотрела на него.
– Что вы имеете в виду? А как же им сниматься?
– Вы говорите так, ибо вы молоды… да, очень молоды, мадемуазель. А для меня самым естественным кажется тщательно уложенная высокая прическа… вот так… и шляпка, прикрепленная множеством булавок, здесь, здесь, здесь. – И он с ожесточением вонзил в воображаемую шляпку четыре воображаемые булавки.
– Но это же неудобно!
– Еще бы! Конечно! – воскликнул Пуаро. Ни одна светская страдалица не произнесла бы этих слов с большим чувством. – При сильном ветре это было мучительно… у вас начиналась мигрень.
Мисс Бакли стащила свою простую широкополую фетровую шляпку и бросила ее рядом с собой.
– А теперь мы делаем вот так. – Она засмеялась.
