Он проговорил все это, останавливаясь подолгу между каждой фразой, и начал опять тем же порядком:
— Вы, верно, тоже переутомлены физически и нравственно… иначе, вы и не зашли бы сюда. Но вряд ли ваш мозг и ноги изнемогают так, как мои… Право, иной раз я думаю, что игра не стоит свеч… И не лучше ли мне бросить все… имя, богатство, положение… и занятые каким нибудь простым ремеслом?.. Но только я убежден в том, что если я откажусь от своей цели… Хотя она и смеется надо мной до сих пор… я буду мучиться раскаянием до конца моих дней.
Он замолчал. И смотрел на него, не зная, что думать. Вид у него был самый нищенский: одежда чуть, не в лохмотьях, сам он грязный, небритый, нечесанный, точно вылезший изъ-под кучи мусора. И между тем, он говорил о каких-то трудных занятиях, утомлявших его. Мне становилось смешно. Он быль или помешан, или трунил над своей собственной нищетой.
— Если высокое положение и обширные занятия имеют свою теневую сторону, потому что требуют напряжения и вселяют тревогу, то они доставляют и вознаграждение человеку, — сказал я. — Обширное влияние, возможность делать добро, помогать тем, кто беднее и слабее нас, все это может доставлять удовольствие, способное заглушить некоторые неприятности. Прибавьте к этому еще внешний блеск положения…
Мой шутливый тон быль, просто-на-просто, большой пошлостью. Я издевался над несоответствием между наружностью этого незнакомца и его речами, но чувствовал, даже в то самое время как говорил, что поступаю неблагородно.
Он взглянул на меня, видимо, задетый за живое, но ответил спокойно:
— Извините, я забылся… Конечно, вы на могли понять…
Мы замолчали, но он не переставал смотреть на меня и сказал снова:
— Это нелепо, но именно потому, что вы не поверите мне, я могу доверить вам свою тайну. А мне так хочется высказаться хотя перед кемъ-нибудь! Слушайте же. У меня дело, действительно громадное дело. Но тут остановка… Видите ли, я делаю алмазы.
— И вы теперь без работы? — спросил я.
— Мне надоело быть непонятым! — воскликнул он нетерпеливо, расстегивая свой жалкий сюртук, под которым оказался холщевый мешочек. Он снял его с шеи и вынул из него какой-то темный камешек. — Не знаю, сведущи ли вы настолько, чтобы понять, что это такое? — сказал он, протягивая его ко мне.
С год тому назад, я воспользовался случайным досугом, чтобы выдержать в Лондоне экзамен на ученую степень, и потому ознакомился довольно основательно с физикою и минералогией. Предмет, поданный мне незнакомцем, очень походил на необработанный алмаз темной воды, только был необыкновенно велик: почти равен верхушке моего большого пальца. Рассматривая его, я видел, что он имеет правильную, восьмигранную форму с выгнутыми поверхностями, свойственными большинству драгоценных камней. Я вынул свой перочинный нож и попробовал исцарапать камешек, но это мне не удалось. Тогда я провел им самим по стеклу моих карманных часов и рассмотрел ясно, при свете газового фонаря, что на стекле оказался надрез.
