Маша вздохнула.
«Нечего делать, — думала она, — буду учить наизусть все, что задают, a когда-нибудь, может быть, и найдется такой умный человек, который все это расскажет и объяснит мне».
Часто приходилось девочке повторять себе это утешение, успокаивать себя этой надеждой. В тех уроках, которые ей задавали, встречалось много для нее непонятного, и учительница давала объяснения в коротких словах, мимоходом, торопясь отделаться от слишком любознательной ученицы. Несмотря на то, Маша училась, училась со всевозможным прилежанием всему, чему могла: она без запинки отвечала целые страницы из учебников географии, грамматики и арифметики, заучивала длинные басни на русском, французском и немецком языках, без устали твердила французские и немецкие диалоги. Она готова была бы учиться и гораздо больше, если бы хватало времени. A времени в ее распоряжении было мало, очень мало. Ирина Матвеевна строго требовала от нее исполнения условия, при котором согласилась отпускать ее в школу. Придя домой и наскоро пообедав, девочка должна была тотчас же садиться за работу и шить до самого ужина. Заниматься поздно вечером было невозможно, так как, ложась спать, мать тушила лампу. Маша готовила свои уроки рано утром, в школе в время часового промежутка между классами, вечером, не доедая своего ужина да в свободные часы по воскресеньям. Если бы в это время она могла заниматься совершенно спокойно, без всякой помехи! Но нет. Ирина Матвеевна продолжала смотреть на школьные занятия дочери, как на пустяки, на дурь, залезшую девочке в голову от жизни в барском доме. Когда Паша, окончив заданную работу, для собственного удовольствия устраивала из остатков материй какие-нибудь замысловатые бантики и галстучки, Ирина Матвеевна никогда не мешала ей.
— Пусть себе девочка занимается, — говорила она, — она хорошее дело выдумала, — и сама исполняла то поручение, какое хотела дать ей. Но когда Маша утром, вскочив с постели, тотчас бралась за книгу, Ирина Матвеевна считала вполне справедливым по самому ничтожному поводу прервать ее занятия.
— Маша, — говорила она, — брось свою книжку, беги скорей к Груше, спроси, как она думает, какие пуговки лучше поставить на эту материю — белые или серые!
— Маменька, да ведь я еще не выучила урока! — робко замечала Маша.
— А, провались они совсем, твои уроки! Важная штука! Беги, беги скорей!
Маша отправлялась к Груше, та долго рассматривала и образчик материи, и пуговицы, поила сестру кофеем, болтала с ней и кончалось тем, что девочка приходила в школу слишком поздно, получала от учительницы строгий выговор и должна была изо всех сил торопиться окончить свою письменную работу, чтобы успеть подтвердить выученный урок. В воскресенье всегда находилось для Маши какое-нибудь дело, отрывавшее ее от книг. То она должна была отнести работу каким-нибудь заказчицам, то починять свое старое белье и платья, то помогать угощать гостей, то идти с матерью на именины к какой-нибудь куме.
