— Господи, Боже мой, да что же это такое! — вскричала она, бросая свою ношу на одну из кроватей. — Машка, да что ты тут делаешь, мерзкая девчонка? Двенадцатый час, a комната не убрана!
Она подбежала к девочке, выхватила y нее книгу и, схватив ее за руку, поставила на ноги.
— Ты тут книжками занимаешься, a дело стоит, — продолжала рассерженная горничная, — я тебе задам, подлая лентяйка! — Она схватила девочку за ухо и начала так сильно трясти ее, что Маша, остолбеневшая при ее внезапном появлении, сразу пришла в себя и с плачем подняла руки к голове, стараясь освободиться от своей мучительницы.
— Реви еще, дрянь этакая! — вскричала та, оставив, наконец, ухо девочки. — Пошла скорее, стели постели, барыня как раз придет сюда!
Маша, утирая передником слезы, катившиеся из глаз ее, подошла к одной из кроватей, но, прежде чем приняться за дело, подняла с полу книгу, брошенную горничною. Горничная заметила ее движение.
— Ты опять за книжку! — закричала она, хватая книгу и кладя ее на верх платяного шкафа, с которого Маша не могла достать ее. — Постой, я попрошу барыню, чтобы она не позволяла давать тебе книг! Ты уж не маленькая, полно тебе баловаться, пора за дело браться. Ты не барышня, что тебе над книгами сидеть! Другая девочка в твои годы уж какая помощница в доме, a от тебя ни на волосок нет проку!
Ворча таким образом, горничная быстро придала приличный вид постелям и затем, сунув в руки Маши половую щетку и тряпку, строгим голосом сказала:
— Ну, скорей мети комнату и вытирай пыль; да смотри же, не зевай, мне некогда тут, y меня утюги стынут; пошевеливайся живей, нечего истуканом-то стоять!
Она толкнула Машу в спину и вышла вон.
Маша, боясь новой брани, довольно усердно принялась за дело. Слезы все еще не обсохли на щеках ее, ей трудно было справиться с большой щеткой, но она все-таки тщательно выметала сор из-под кроватей и комодов. Работа не поглощала всего ее внимания так, как чтение, и она прислушивалась к тому, что говорилось в соседней комнате. A лицам, сидевшим там, было, видимо, не веселее, чем ей самой.
— Нет, я этого не могу, право, не могу! — говорил огорченный и рассерженный детский голос.
— Полноте, Варенька, постарайтесь! — отвечал другой голос, в котором слышалось скрытое неудовольствие: ведь вы сейчас только делали этот перевод словесно, неужели так трудно написать его!
— Конечно, трудно, я тут ничего, ничего не понимаю! — и в голосе Вареньки ясно слышались слезы.
