Я вскинула голову, потом снова опустила.
— Э-эй! — крикнул он уже громче. — Тетя, помоги! Покрути меня!
Он встал с качелей и подошел к карусели.
— Покрути меня! — потребовал он. Он попытался сам толкнуть всю конструкцию, но, несмотря на видимые усилия — бедняжка побагровел от натуги, — она едва сдвинулась с места. Он оставил попытки, ужасно огорченный.
— Ну пожалуйста!
— Подожди немного, малыш, — сказала я.
Он расстроился еще больше. Я глотнула еще кофе. Пожалуй, посижу здесь, подожду, пока придет его мать. Присмотрю за мальчиком.
Он забрался на карусель и шаг за шагом дошел до самого центра.
— Ну покрути меня! — опять крикнул он. Уже тише. Умоляющим голосом.
Я уже пожалела, что пришла сюда и что не могу накричать на него. Я сейчас чувствовала себя вне этого мира. Не принадлежащей ему. Даже опасной. Я все думала про фотографии, которые сорвала со стены в ванной и разбросала по полу. Я пришла сюда, чтобы побыть одной. А тут он.
Я взглянула на мальчика. Он снова подошел к краю платформы и пытался раскрутить карусель, отталкиваясь ножкой, но та едва касалась земли. Он выглядел таким хрупким, беспомощным. И я подошла к нему.
— Подтолкни меня! — крикнул он.
Я поставила стаканчик на землю и улыбнулась.
— Ну, держись! — сказала я и легла всем телом на перекладину. Конструкция оказалась тяжеленной, но все же стала поддаваться, и я двинулась по кругу, постепенно разгоняя ее.
— Поехали! — крикнула я и присела на край платформы.
Мальчик счастливо улыбался, вцепившись в поручень изо всех сил, хотя мы крутились не на такой уж большой скорости. Руки у него замерзли, даже посинели. На нем были слишком легкая для такой погоды зеленая курточка и джинсы, подвернутые внизу. Интересно, кто это отпустил его гулять без перчаток, шарфа и шапки?
— Где твоя мама? — спросила я.
Он пожал плечами.
— А папа?
— Не знаю, — сказал мальчик. — Мама сказала, что папа нас бросил. Что он нас больше не любит.
Я посмотрела ему в лицо. Он произнес это без намека на обиду, без нотки грусти. Для него это была просто констатация факта. На секунду мне показалось, что карусель стоит не шевелясь, что наоборот, это мир вращается вокруг нас.
— Но я уверена, что мама-то тебя любит, — сказала я.
Он помолчал.
— Иногда.
— А иногда, получается, нет?
Молчание.
— Кажется, нет.
У меня затрепетало сердце, как будто наступил какой-то поворотный момент. Момент истины.
— Она так говорит. Иногда.
— Это грустно, — сказала я.
Мимо пронеслась скамейка, на которой я только что сидела. И еще раз. Мы крутились, крутились, крутились.
