Он помедлил, выпучив глаза. Видимо все зашло дальше, чем он планировал. Но он приблизился, лишь чтобы дотянуться до свертка, и блестящий кончик шпаги все еще указывал на нее.
Придется попробовать другую, еще более отчаянную линию поведения. Она постаралась скрыть панику в голосе.
— Слушай, забери деньги. Пусть они принесут тебе радость. — На самом деле Каркольф не желала ему радости, она желала, чтобы он гнил в могиле. — Но нам обоим будет куда лучше, если ты оставишь этот сверток.
Его рука замерла.
— Почему? Что в нем?
— Я не знаю. У меня приказ не открывать его!
— Чей приказ?
Каркольф поморщилась.
— Этого я тоже не знаю, но…
* * *
Куртис взял сверток. Конечно, он взял. Он был идиотом, но не настолько. Схватил и побежал. Конечно, он побежал. Когда он не сбегал?
Он рванул по переулку, его сердце дико стучало. Прыгнул на разломанную бочку, зацепился ногой и растянулся, едва не наткнувшись на свою обнаженную шпагу, проехал лицом через кучу мусора, зачерпнув полный рот чего-то сладковатого. Шатаясь, поднялся, плюясь и чертыхаясь, испуганно оглянулся через плечо…
Никто за ним не гнался. Лишь туман, бесконечный туман, который трепетал и кружился, словно что-то живое.
Он убрал сверток, ставший немного липким, в потертую накидку и заковылял прочь, схватившись за ушибленную ягодицу и все еще пытаясь выплюнуть что-то гнилостно-сладкое изо рта. Не то что бы это было чем-то хуже его завтрака. Даже лучше. Как говорил его учитель фехтования, человека узнаешь по его завтраку.
Куртис натянул влажный капюшон, который пованивал луком и отчаяньем. Стащил кошелек со шпаги, сунул клинок в ножны и незаметно вышел из переулка, смешиваясь с толпой. Щелчок эфеса о пряжку принес сразу столько воспоминаний. О тренировках и турнирах, о светлом будущем и восторгах толпы. Фехтование, мой мальчик, это путь наверх! В Стирии публика понимающая, она любит своих фехтовальщиков, тебе повезет! Отличные времена, когда ему не приходилось одеваться в лохмотья, или быть благодарным мяснику за обрезки, или грабить людей ради жизни. Он скорчил гримасу. Грабить женщин. Можно ли назвать это жизнью? Он снова скрытно бросил взгляд через плечо. Убил ли он ее? Его кожа покрылась мурашками от ужаса. Просто царапина. Просто царапина, точно? Но он видел кровь. Пожалуйста, пусть это будет просто царапина! Он потер лицо, словно мог стереть воспоминания, но они засели крепко. Всё то, о чем он раньше не мог и помыслить, а потом уверял себя, что никогда не совершит, а потом что не совершит снова — раз за разом все это становилось его ежедневной рутиной.
