— Что вы, дедушка! А мне, напротив, кажется, что оно уменьшается.
— О нет, все кончено… совсем кончено… Нет лекарств от этой дряхлости.
— Ну так что же, что делать! С этим надо примиряться.
— Так мне следовало бы поступить уже давно, с того времени как это началось, и, однако, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что дряхл и буду тебе в тягость до конца своих дней.
— Дедушка, дедушка, мы поссоримся!
— Почему я имел глупость взяться за ремесло золотильщика металлов? По прошествии двадцати лет, а часто и раньше, у большинства этих рабочих появляется под старость такое же дрожание членов, как и у меня. Но у них нет внуков, которые баловали бы их так, как ты меня…
— Дедушка!
— Да, ты меня балуешь, я тебе повторяю: ты меня балуешь…
— Пусть так! Хорошо же, я вам отплачу той же монетой — это единственное средство, как учили нас в полку, заставить неприятеля прекратить огонь. Итак, я знал одного превосходного человека, которого звали дядюшка Морен. Он был вдов и имел дочь восемнадцати лет. Этот почтенный человек выдал дочь за славного, но чертовски горячего человека, которого в один прекрасный день ранили в драке, так что через два года после женитьбы он умер, оставив молодую жену и маленького сына.
— Жорж, Жорж…
— Бедная молодая женщина кормила грудью ребенка. Смерть мужа так потрясла ее, что она умерла, и ее мальчик остался бременем на руках у деда.
— Боже мой, Жорж, как ты жесток! Для чего ты всегда говоришь об этом?
— Этого ребенка дед так любил, что не мог с ним расстаться. Днем, когда он уходил в свою мастерскую, за крошкой присматривала одна добрая соседка. Когда он возвращался, у него была лишь одна мысль, одна забота — о своем маленьком Жорже. Он заботился о нем так же нежно, как может заботиться лишь самая хорошая, самая любящая мать. Он разорялся на красивые маленькие платьица, на нарядные чепчики, ибо он, этот добрый дедушка, гордился и кокетничал своим внуком. Он так возился с ним, что соседи, уважавшие этого почтенного человека, называли его кормилицей.
— Но, Жорж…
— Так он воспитал этого ребенка, постоянно заботясь о нем и удовлетворяя все его нужды, отдал его в школу, потом в учение ремеслу, до тех пор пока…
— Подожди же, тем хуже, — проговорил старик решительным тоном, не будучи в состоянии более сдерживаться. — Раз мы начали перечислять свои добродетели, то теперь очередь за мной, и мы еще посмотрим! Прежде всего ты был сын моей бедной Жоржины, которую я так любил, — следовательно, я исполнял лишь свой долг. Запомни прежде всего это.
