Он разыскал в углу комнаты жаровню, до половины наполненную жаром, которую перед тем он употреблял для литья пуль, поставил на огонь маленький глиняный горшок с молоком, накрошил в него белого хлеба и в несколько минут приготовил такой аппетитный суп, который сделал бы честь любой хозяйке.
Спрятав винтовку и военные припасы под тюфяк, Жорж взял горшок и открыл дверь, ведшую в соседнюю комнату, где спал на несравненно более хорошей, чем у Жоржа, кровати старик с кротким и симпатичным лицом, обрамленным длинными белыми волосами. Старец, по-видимому, был очень слаб; его исхудавшие и морщинистые руки все время дрожали.
— Здравствуйте, дедушка, — сказал Жорж, нежно обнимая старика. — Хорошо ли вы спали эту ночь?
— Довольно хорошо, дитя мое.
— Вот ваш молочный суп. Я заставил вас ждать.
— Нет, ведь день только еще настал! Я слышал, как ты встал и открыл окно, более часа назад.
— Это правда, дедушка… Я чувствовал тяжесть в голове и рано встал.
— В эту ночь я слышал также, как ты ходил взад и вперед по комнате.
— Бедный дедушка, я верно разбудил вас?
— Нет, я не спал… Но подожди, Жорж, будь откровенен… У тебя есть что-то на душе.
— У меня? Ровно ничего.
— Вот уже несколько месяцев, как ты грустен, бледен и изменился до неузнаваемости. Ты никогда больше не бываешь так весел, как по возвращении из полка.
— Уверяю вас, дедушка, что…
— Ты меня уверяешь… ты меня уверяешь… Я хорошо вижу, и поэтому нечего меня обманывать! У меня глаза матери…
— Это верно, — возразил Жорж, улыбаясь, — поэтому я буду называть вас, пожалуй, бабушкой, ибо вы добры, нежны и беспокоитесь обо мне, как настоящая бабушка. Но поверьте мне, вы напрасно тревожитесь. Успокойтесь, вот ваша ложка… Подождите, я придвину к вашей кровати маленький стол, и вам будет удобнее.
Жорж взял стоявший в углу красивый столик орехового дерева, тщательно отполированный, подобный тем, которыми пользуются больные при еде в постели. Поставив на него миску с молочным супом, он придвинул его к старику.
— Только ты один способен оказывать столько внимания, — сказал ему старик.
— Было бы чертовски нехорошо, дедушка, если бы я при своей способности к столярному мастерству не смастерил для вас этого удобного стола.
— О, у тебя на все готов ответ, я знаю, — проворчал старик.
Он принялся есть до того дрожащей рукой, что два или три раза ложка ударилась о его зубы.
— Ах, мое бедное дитя, — печально сказал старик своему внуку, — посмотри, как дрожат у меня руки. Мне кажется, что это дрожание усиливается с каждым днем.
