Между тем, с прибытием к малоазийской армии Агесилая в жизни автора «Греческой Истории» начался новый этап. Оставив пост командира одного из подразделений союзного войска, он стал советником царя и более десяти лет следовал за ним. Причина такого постоянства заключалась в том, что Ксенофонт связал свой идеал Всеэллинского вождя со спартанским царем. В «Греческой Истории», а потом — в «Агесилае» он представляет последнего как героя, олицетворявшего Ликурговы добродетели, едва ли не в одиночку боровшегося против нарастающего кризиса. Причем кризис затрагивал и сам Лакедемон: нам известно, что со времен Лисандра (крупнейший спартанский полководец последнего десятилетия Пелопоннесской войны) в Спарту проникают роскошь, сребролюбие, доселе лакедемонянам незнакомые. К правлению Агесилая относится попытка реконструкции строгой простоты нравов. Мы не знаем форм ее реализации и результатов, но Ксенофонтом она могла только приветствоваться.
Вместе с армией Агесилая Ксенофонт вернулся в Элладу и участвовал в битве при Коронее (394 г. до н.э.), где его патрон победил антиспартанскую коалицию, значительную часть вооруженных сил которой составляли афиняне. Едва ли битва при Коронее далась автору «Греческой Истории» легко — недаром ей посвящены самые, наверное, эмоциональные строки в его труде. Более того, само сражение названо им «величайшей из битв, бывших на нашей памяти».
Лишь в 387 г. до н.э., после заключения т.н. Анталкидова мира, Ксенофонт покинул военную службу и купил имение на северо-западе Пелопоннеса близ Скиллунта. Однако отношения с Агесилаем прерваны не были: внимательное чтение «Греческой Истории» позволяет увидеть, сколь подробно Ксенофонт знал подоплеку событий, происходивших в Спарте. А его описания двух походов фиванцев на Лакедемон столь ярки (особенно первый), что кажется, будто автор сам являлся свидетелем осады «града без стен» многократно превосходившими спартанцев в силах армиями союзников.
Около 370 г. до н.э. Афины, примкнувшие к дружественной Спарте коалиции, в качестве одного из жестов «доброй воли» приняли решение о возвращении Ксенофонту гражданства. Однако тот так и не перебрался на родину. Его сыновья по-прежнему служили в спартанском войске. Один из них, Грилл, погиб во время сражения при Мантинее (там же пал Эпаминонд). Характерно, что именно этим сражением Ксенофонт заканчивает свою «Греческую Историю» (362 г. до н.э.), предоставляя описывать многократно возросшую в Элладе после Мантинеи анархию «какому-нибудь другому автору». Ничего, кроме меланхолии и пессимизма, события последних лет жизни в душе Ксенофонта не могли вызывать. Верный своему обычаю нравоучения, он нашел причину падения лакедемонского могущества: непровоцированный захват спартанским отрядом Кадмеи, священной цитадели Фив, и попытка установить в этом городе пролакедемонское правление (382 г. до н.э.). Боги наказали Спарту за бесчестие, а эллинские государства, обнаружившие, на что способен их гегемон, перестали видеть в нем нравственный авторитет. Как бы ни наивно звучала ныне такая трактовка событий, в системе воззрений Ксенофонта она была логична. История сторицей воздала за несправедливость, и радетелям общеэллинского блага оставалось только угадывать в чехарде кратковременных успехов различных полисов облик будущего гегемона. И едва ли Ксенофонт, умерший около 355 г. до н.э., мог предполагать, что таковым станет далекая, дикая Македония, тщетно пытающаяся примерить эллинские одеяния. Та Македония, чей царь Филипп являлся потомком Аминты, многократно битого, изгнанного из большей части своих владений отрядами близлежащих греческих колоний (во главе с г. Олинфом). По иронии судьбы именно спартанцы вернули престол Аминте (80-е годы IV в. до н.э.), сохранив род владетелей, чьи отпрыски уже совсем скоро приставят длинную тяжелую сариссу к сердцу Эллады.
