- В наши дни никому нельзя доверять.
Один из монахов, очень худой, согбенный старец лет девяноста, почти с физическим усилием оторвал зачарованный взгляд от сверкающих монет и посмотрел на фон Мантойфеля. Лицо старика оставалось бесстрастным, но в глазах отражалось страдание, которое он был не в силах скрыть.
- Сокровища принадлежат Господу, мы хранили их в течение многих поколений. И теперь нарушили свои обязательства.
- Не приписывайте себе все заслуги, - сказал фон Мантойфель. - Мы вам помогали. Не тревожьтесь, мы позаботимся о сокровищах вместо вас.
- Ну конечно, - подхватил Шпац. - Приободритесь, святой отец. Мы докажем, что способны сберечь эти ценности.
Они стояли в молчании, пока не был вынесен последний сундук, после чего фон Мантойфель указал монахам на тяжелую дубовую дверь:
- Присоединитесь к вашим братьям. Вас освободят, как только наши самолеты поднимутся в воздух.
Павшие духом и ослабевшие телом старики подчинились. Фон Мантойфель закрыл за ними дубовую дверь и задвинул два тяжелых засова. Вошли солдаты с пятилитровой канистрой бензина и положили ее набок возле самой двери. Было ясно, что их заранее проинструктировали. Один из них отвинтил крышку канистры, а другой проложил дорожку из пороха к наружному выходу. Бензин хлынул на каменные плиты пола, какая-то часть его затекла под дубовую дверь. Кое-что осталось в канистре, но солдат это не смутило. Они покинули монастырь. Фон Мантойфель и Шпац вышли следом за ними и остановились у выхода. Фон Мантойфель чиркнул спичкой и уронил ее на пороховой "фитиль" с таким благостным выражением лица, словно присутствовал на церковной службе.
Летное поле находилось всего в двух минутах ходьбы, и к тому времени, когда туда прибыли офицеры СС, солдаты закончили погрузку сундуков в два "Юнкерса-88", стоявших бок о бок на бетонной полосе с уже работающими двигателями. По приказу фон Мантойфеля солдаты побежали вперед и взобрались на борт самолета, стоявшего дальше. Фон Мантойфель и Шпац, несомненно с целью подчеркнуть превосходство офицерского класса, неторопливо продефилировали к ближнему самолету. Через три минуты оба самолета поднялись в воздух. В грабеже, воровстве и разбое, как и во всем другом, тевтонская оперативность была выше всяческих похвал.
В глубине головного самолета, за рядами сундуков, прикрепленных к тщательно подготовленным подставкам, сидели фон Мантойфель и Шпац со стаканами в руках. У них был спокойный, умиротворенный вид людей, хорошо сделавших свое дело. Шпац мельком взглянул в окно. Ему не составило труда обнаружить то, что он и рассчитывал обнаружить. В трехстах-четырехстах метрах ниже слегка накренившегося крыла самолета яростно пылало огромное здание, освещая окружающую местность, берег и море почти на километр вокруг. Шпац дотронулся до руки своего спутника и показал ему на пожар. Фон Мантойфель бросил в окно безразличный взгляд и тут же отвернулся.
