– Кто «потревожит неприкосновенность его прозы».
– Во-во. Неприкосновенность его прозы. Ха!
Мэй нагнулась к нему:
– Слушай, Эдвин. Возьми себя в руки. Я понимаю, у тебя нервное переутомление, но…
– Я обещал книгу, а потом ее выкинул. Или наоборот. Неважно. И не просто книгу. Это была величайшая книга по самосовершенствованию за всю историю человечества. Ее ниспослали Небеса.
– Тогда нужно сказать мистеру Миду, что сделка не состоялась. Что автор просил немыслимый аванс, или вообразил о себе невесть что, или мы с ним разругались и он отнес рукопись в «Рэндом Хаус». При словах «Рэндом Хаус» у Мида обостряется паранойя, ты же знаешь, он ведь подозревает, что они переманивают наших авторов. А если они все отрицают, это лишь укрепляет его подозрения. И ты окажешься чист. На самом деле, Эдвин, – добавила она, – это всего лишь книжка.
– Нет-нет. Не просто книжка. Это мое все. Очередной провал, очередной… не знаю. – Он опустил голову. Пробормотал что-то себе под нос, затем поднял голову, сфокусировал взгляд на Мэй и произнес вдруг с такой искренней нежностью, что у нее защемило сердце: – Господи, до чего ты красивая.
– Прекрати.
– Это правда.
– Прекрати сейчас же.
– Ты красивая. Очень, очень красивая.
– А ты очень, очень пьяный, – язвительно сказала она. – Пойдем. Я отвезу тебя домой.
– Моя жена, – он качнулся вбок и выдохнул ей в шею: – Моя жена – корова.
Мэй посуровела.
– Знаешь что, Эдвин? Если ты, женатый человек, заигрываешь с одинокой девушкой, не порочь свою жену, хорошо? Это пошло.
– Но это правда, – сказал он. – Она – корова. Ужасная. – Он принялся громко и жалобно мычать – придвинувшись еще ближе, облапав ее колено. Мэй отстранилась, встала.
– Идем. Я отвезу тебя домой.
– Не хочу домой. Жена помешанная. Как в «Степфордских женах», помнишь? Такая помешанная, что будто бы нормальная. Я боюсь ее, Мэй. Боюсь ее нормальности.
– Так почему? – спросила она ледяным тоном. – Почему же ты ее не бросишь?
– Не могу, – скорбно произнес он.
– Почему?
– Я ее очень люблю.
– Надевай пиджак, – сказала Мэй. – Идем.
Когда перед домом затормозило такси, Дженни прыгала под старые шлягеры (Ван Хален и Бон Джови). Вытирая лицо полотенцем, она подошла к двери и повернула ручку замка.
– Вот и ты! – воскликнула она.
Эдвин опирался о косяк, и Мэй придерживала его, чтоб не упал.
– Он перебрал, – зачем-то пояснила Мэй.
– Да, милый? Правда?
Эдвин молчал. Лишь негромко замычал, когда Дженни повела его в дом.
– Спасибо, Мэй. Ты просто чудо.
