- Мало радости, майор, заблудиться ночью в буран над Европой, раздираемой войной.
- Опять заблудились, сэр? - спросил Тримейн.
- Человеку свойственно ошибаться, сынок. Смит вежливо улыбнулся.
- Вы хотите сказать, что мы сбились с курса, сэр?
- Почем я знаю? - Карпентер уселся поудобней, прикрыл веки и широко зевнул. - Я всего лишь водило. У нас есть штурман, у штурмана - радар, а у меня нет веры ни тому, ни другому.
- Ну и ну, - покачал головой Смит. - Подумать только, сколько мне лапши на уши навешали в министерстве. Уверяли, будто у вас три сотни вылетов и вы знаете весь континент, как лондонский таксист свой город.
- Грязные инсинуации, пущенные в ход враждебными элементами, нежелающими, чтобы я занялся непыльной работенкой за письменным столом в Лондоне.
Карпентер взглянул на часы.
- Я предупрежу вас ровно за 30 минут до выброски. - Он еще раз посмотрел на часы и сурово нахмурился.
- Пилот Тримейн, злостное нарушение вами служебных обязанностей ставит под угрозу выполнение задания.
- Простите, сэр?
- Мне следовало получить кофе ровно три минуты назад.
- Есть, сэр. Момент, сэр.
Смит опять улыбнулся, потянулся, распрямляя затекшее тело, и вышел из кабины. В фюзеляже, этом промозглом, темном закутке, похожем на железный склеп, сравнение с Сибирью казалось еще более подходящим. Шум достигал почти невыносимого уровня, холод стоял зверский, а металлические ребристые стены, покрытые инеем, никак не создавали ощущения уюта. Так же, как и полотняные сиденья на металлических каркасах, привинченных к полу, - идиотский продукт дизайнерского функционализма. Попытка установить эти, рожденные воображением садиста, пыточные инструменты в исправительных учреждениях Ее Величества вызвала бы волну общенационального гнева.
В шести креслах этой дурацкой конструкции сидели, съежившись, шестеро самых жалких на вид мужчин, каких только ему, Смиту, доводилось встречать. Все они, как и он сам, были одеты в форму немецких альпийских войск. Как и у него, у каждого было при себе два парашюта. Парни мелко дрожали, топая ногами и хлопая ладонями. В воздухе туманом стояло их замерзшее дыхание. Вдоль всего борта по верхнему краю фюзеляжа тянулась туго натянутая проволока, ведущая к выходному люку. К ней были прицеплены страховочные крюки, тросы от которых спускались к сложенным парашютам, и еще куча каких-то узлов. Из одного торчало несколько пар лыж.
Парашютист, сидевший с краю, смуглый парень латинского типа, поднял глаза на Смита. Никогда еще, подумал Смит, не видел он Эдварда Каррачолу таким подавленным.
